— «Спортзал»? В спортзале, что ли?
— Ну да! Приспособила его под кафе. Даже переоборудовать особо не пришлось: одежду вешаешь на шведские стенки или на брусья, бар — за столом для пинг-понга, коктейли ставишь на бревно или козла. Присесть можно на скамейку, с потолка свисают кольца-лампы, а баскетбольную разметку на полу тоже, конечно, оставили.
Показываю фотографии.
Наши сонные мухи явно отстали от жизни — «Спортзал» по всему миру известен! Это же прорыв и новое слово!
— А что с этим кафе стало?
— Оно процветает! Мама создала его с двумя друзьями, но потом переключилась на «Лакрицетературу». И теперь те двое ведут дело самостоятельно.
— И чем там кормят?
Раздаю лакрички.
Заканчиваю доклад, все аплодируют. Так всегда делают, неважно, понравилось или нет.
Мюкенбург потирает нос, покусывает нижнюю губу, постукивает карандашом по маленькому блокноту. Он сидит на стуле очень прямо, высокий и худой, в круглых очках и галстуке-бабочке кричаще-зелёного цвета.
— Три с плюсом, — наконец объявляет он.
Он что, серьёзно? Три с плюсом?! Да я в жизни таких оценок не получала! Это мне совершенно не подходит, уж лучше кол ставьте, и всё будет ясно, но это — это же просто курам на смех!
— Три с плюсом? — переспрашиваю я. Щёки горят. И, кажется, я слышу, как в глазу тихо лопается сосудик.
— О том, чем занимается твоя мама, ты рассказала прекрасно, со множеством интересных подробностей. Эту часть ты очень хорошо подготовила. Но что касается папы — тут ты ограничилась минимумом информации.
— Да ерунда это и никому не интересно, что тут распинаться!
— Можно было бы рассказать, где твой папа учился, какие проекты осуществил. Может быть, принести его записи. Или музыкальный инструмент.
— Да что об этом говорить! Я просто сосредоточилась на основном, на главном…
— У меня самого есть два диска его группы, и, честно сказать, они мне очень нравятся! Я считаю, о них надо было упомянуть.
Мюкенбург, сосредоточенно прищурившись, постукивает указательным пальцем по столу. Явно пытается воспроизвести какой-то ритм. Потом переводит взгляд на меня.
— Ну как же они называются?
— В смысле, группа? А я вам скажу: вы их название совсем не случайно забыли!
— Не-е-ет, я же помню: название необычное, оно мне сразу понравилось!
— Ну да, название, наверно, и есть самое лучшее в этом несчастном проекте.
— Там что-то такое про брюки, нет?
Он трёт подбородок и задумчиво смотрит на меня.
— «Hands in Pants», — говорю я. — «Руки в брюки».
— Точно! — выдыхает Мюкенбург. Он сияет. — Это же потрясающе!
Снова постукивает карандашом по блокноту, смотрит на меня и говорит:
— Итак: поскольку ты украсила своё выступление такими, — он ухмыляется, — вкусными примерами и тщательно подобрала фотографии, и ещё потому, что ты самостоятельно расставляешь приоритеты, — учитывая всё это, я ставлю тебе четыре с минусом.
Можно подумать, меня оценки волнуют! Звенит звонок.
— На следующей неделе, — Мюкенбург перекрикивает шум в классе, — докладывают Юлия, Пауль, Анна и Мариан — в такой последовательности.
Пауль уже ждёт меня у двери.
Глава 19
Банка смерти
Взрослые обожают делать перерывы. Это для них — вроде кочек через топь работы. В перерывах они курят, или пьют кофе, или едят, или всё это сразу.
Иногда я помогаю какому-нибудь взрослому делать перерыв, неважно в чём, — просто составляю компанию. Вот как сейчас Людмиле. Мы стоим в пластикбургском мини-садике и курим. То есть Людмила курит. Я-то, конечно, нет. Просто у нас общий перекур.
Пепел она стряхивает в банку из-под варенья, которая спрятана в кустах изгороди. Людмила называет эту штуку «банкой смерти». Ну да, запах соответствующий. Я сплёвываю леденцовые слюни рядом со входами-выходами в подземный муравейник. Людмила неодобрительно прищуривается — хочет, чтобы я перестала. А муравьи рады. Они бросаются на сладкие ярко-оранжевые капли и тащат их внутрь в свои муравьиные кладовки — куда-то под бетонные плиты дорожки, ведущей ко входу в дом.
— Это некрасиво, перестань!
— Курить некрасиво, — отзываюсь я.
Людмила фыркает и качает головой, потом тушит сигарету в наполовину полной «банке смерти», смотрит на меня и говорит:
— Значит, так. Через две недели привезут кресло.
— Ну вообще, прям жду не дождусь!
— Да, с ним будет хорошо.
Смотрю на неё с недоумённым возмущением. Она по правде так считает или иронизирует ещё тоньше меня? Людмилино лицо непроницаемо, она рассматривает свои ногти.
— Ты что, серьёзно? — спрашиваю я.
— Конечно, — говорит она. И смотрит на меня. — Так будет лучше. И легче.
— Но это кресло, это ведь так… я даже не знаю. Что, ходить ногами больше уже никак, да? Вот просто взять и сдаться?.. А потом что? Что следующее?
— Клара больше не будет падать, — говорит Людмила и прячет окурочное варенье обратно в кусты. — Сможем гулять. Будет не так трудно. Для неё и для тебя. И для меня. Просто станет легче. И всё.
Глава 20
Минус 196 градусов
— …Ну, а потом, если никакие чудеса всё-таки не сработают и окажется, что целители — шарлатаны, а Кубота из Ширахамы-Вакаямы ещё не закончил свои исследования, — тогда поедем в Америку, — говорю я.
