Звук мобильного.
Вырывает руку, я чуть не падаю:
– Лёпс, ты что, не отключил?!
– Подожди…
Быстро читает эсэмэску, нажимает…
– Отключил, успокойся!
Садится рядом на ствол. На лбу капли пота.
Кладет мне ладонь на колено.
– Ладно, Лёпс, загулялись. Возвращаться пора.
Пытается удержать.
– Не надо. Ты мне что-то хотел сообщить?
– Когда?
– Сейчас.
– Хотел.
– Ну так сообщай.
– Слушай, а ты не устаешь?
– От чего?
– «Пошли!» «Говори!» «Садись!» «Ложись!»
– «Ложись» я тебе не говорила.
– Мне – нет.
– А… А мы, значит, Отелло?
Молчит.
– Не дождался окончания контракта? Мог бы пару дней потерпеть.
– А я контракта не нарушаю. Я тебе это все как брат говорю.
Как брат. Ну-ну. Снимаю с него венок. Верчу в руках.
Бросаю в сторону.
– Разжаловала?
– Завял просто. – Треплю его по затылку: – Пошли, Отеллушка, новый сплету. Если сцен ревности не будет.
– Ревности… Лен, а вот если честно, зачем он тебе?
– Кто?
– Мистер Красные Трусы.
– А тебе что?
– Он же – во… – Постучал по лбу, чмокая губами. – Спроси его, когда книгу в последний раз держал.
– Это ты мне тоже как брат говоришь?
– Нет. Уже не как брат.
– Отпусти, мне больно… Да клешни какие-то!
– Просто я тебе подхожу больше.
Ну вот, приехали.
В театры я вообще не хожу, особенно в Молодежку. Еще в Драматический, понимаю, туда хоть элита наша сраная ходит. А Молодежный только на билетах держится, которые среди школ распространяют.
А тут им что-то перепало по федеральной программе, на реконструкцию. Им и филармонии. Филармонии пожирнее, туда сразу и очередь типа тендер: и Минасянов, и «Веста», и вся честная компания. А на Молодежку что? Возни много, здание старое, дешевле снести и копию сляпать, как с бывшим Госбанком на Ленинской. Ладно. Мне что? Заказов почти нет, из-за бассейна. Ну и Саныч еще. Работал у него там кто-то. Давай, Елена Николавна. Ладно, договорились, поехали посмотреть. Саныч еще всю дорогу кашлял, с гриппом. В сторону, говорю, кашляй, закашлял уже меня всю.
Приехали. Сарай-сараем, но что-то кольнуло. Классом нас сюда водили, сейчас вспомню. «Спящая красавица»? Поднимаемся на второй, директор такой навстречу, ладошку потную сует. Кабинетик такой, ничего. Мебель, картинка. Ну, давайте пойдем посмотрим. Стал по развалюхе экскурсию проводить. Зал посмотрели, гримерки. С Санычем только переглядываемся, такая кругом задница. «Осторожно, тут у нас пол разобран!»
И тут я увидела его.
Вышел откуда-то из темноты, в сером свитере. Я чуть не крикнула.
«Аскольдов! – директор на него. – Почему вы вчера не были? Знаете, что Владимир Маркович говорил о вас? Вам уже передали?»
Для нас старался, типа начальник же.
«Кто это?» – дождалась, когда отошли, когда тот остался за спиной, в сером свитере.
«А вы не знаете? Аскольдов, наша восходящая звезда. Всего год у нас, уже блистательно сыграл Чиполлино. Вы не видели? Не ходите? Зря. Поет под гитару, стихи пишет. Сейчас Владимир Маркович дал ему Трубадура, да, да, “Бременских” решили, премьера на носу. Но дисциплина наше больное, да. Я вам пригласительные пошлю».
Через неделю я сидела во втором ряду на «Бременских».
Лешке предложила, давай вместе. Сейчаз-з. Ну и сиди, раз «уже не маленький»; ужин в микроволновке, чао-какао.
Играли неплохо. Но следила только за ним. За Трубадуром. Лев Аскольдов. Аскольдов. Остальные, принцесса там… А Король точно под нашего мэра работал, Кащеева. И голос, и всё. Дети, конечно, не поняли, и взрослые не все. Ну, некоторые посмеялись, похлопали. Разбойники тоже ничего, живые такие.
Но это так, боковым зрением. Я глядела на Трубадура. Иногда так становился похож, что закрывала глаза. Крепко, как ты меня учил. Все нормально. Если у разных там, Ленина, Гитлера, могут быть двойники… «Ничего на свете лучше не-е-ту, чем бродить друзьям по белу све-е-ту!..»
Через три дня мы сидели с ним в «Аркадии». Пили кофе. Я излагала свой проект. Нет, не реконструкции. Проект «Бултыхи».
«Ты согласен?»
«Надо подумать».
…Ключ медленно стал поворачиваться.
И остановился.
«Эй, вы там, откройте! Я кому говорю!»
Слуга стоял, не шелохнувшись.
Потом медленно сел.
«Откройте же, я приказываю!»
«Днем приказывать будете, ваше высочество! А ночью вы уж меня слушайтесь».
«Что? Что ты говоришь? Да как ты смеешь?»
«Да уж смею, ваше высочество. Сидите себе смирно и не фулюганьте. А утречком я вас, так и быть, отопру. А может, и не отопру».
«Отопри! Отопри, мерзавец, подлец, урод!»
«Сейчас, разбежался!»
«Отопри… Я отдам тебе все сокровища!»
«А зачем мне твои сокровища, если вы меня тут же своим ноготком: чик! И пык. Сидите уж и глупостей не говорите. А сокровища я и без вас взять могу. И мантию, и шмантию, и корону. И вообще королем тут могу стать. А что? Завтра с утра пораньше и взойду на трон. Только подданных надо будет пригласить. И королеву…»
Из-за двери донеслись странные звуки.
Слуга прислушался. Погладил дверь.
«Да я бы тебя, вампирушка, взял… Собой ты не дурна и королевской крови. Но с такими привычками, сама понимаешь, какая ты невеста».
«Стоп, стоп, стоп! – Александр Маркович поднимается, сморкается в платок. – Лева, золотой, опять отсебятинка? Опять. Ну, и когда мы роль будем знать?»
Я сижу в полупустом зале.
Репетиция затягивается. Договорились, что заеду в три, и обедать. В «Аркадию»? Нет, в «Аркадию» надоело. Или в грузинский? Смотрю на время. Полчетвертого.
После той, первой встречи в «Аркадии» мы встречались еще два раза.
Первый раз пришел мокрый, в дождь, сказал, что подумал и не может. Не может. Посидели, попили кофе. Рассказывал о театре. Что рассказывал? Что «Бременских музыкантов» они называют «Беременскими» – как их ставят, артистки косяком в декрет. Прошлый раз забеременели Принцесса и Собака, еще и Атаманша, от которой такой подляны вообще не ждали…
Я слушала весь этот треп, сыпала сахар в пустую чашку. Сказала, что жаль. Может, он еще подумает? Может, не устраивает оплата? Устраивает? Так в чем дело, товарищ Трубадур? Подвезла его до Лесной, где он снимал хату, выскочил в дождь, дверцу плохо захлопнул. Глядела, как он бежит под дождем. На следующий день звонит, просит о встрече. Сидим в «Аркадии». Просит заказать ему мартини. Пьет. Говорит, что согласен. И еще мартини, пожалуйста.
