Михалыч сидел в машине. Осмотр ничего не дал, кроме того, что сам он задубел и не мог согреться, хотя в салоне еще оставалось тепло. Просунул руку под куртку и свитер, добрался до горячего живота. Подумав, пристроил туда и вторую ладонь. Машину покачивало от ветра. Насколько еще хватит тепла? К утру станешь окорочком Буша. Выйти, попробовать костер? Под таким ветром только костер. Вон как метет…
Михалыч опустился лбом на руль. Остро хотелось спать. Вспомнил своих рыб, представил, как они выплеснулись из разбитого аквариума. Лена, наверное, собрала их с пола, пустила временно в какую-нибудь банку. Дожидайтесь, ребята, хозяина… Представил, как Лена, поглядев в темное снежное окно, ложится спать. Как еще раз десятый, наверное, набирает его номер. А может, звонит Катюхе, а та, увидев номер матери, нажимает сброс. Лена ложится в халате, потому что знает, что не заснет. И засыпает.
Мысли сползали в кучу, ладони снова замерзли. Лобовое уже замело. Как в норе, подумал Михалыч. Или как в этой… у матери в животе. Только там тепло. Тепло и нормально, все условия. А здесь…
Михалыч достал зажигалку, нажал, поглядел на огонек. Огонек слегка качался и щекотал лицо теплом. Вспомнил, полез в сумку и достал свечи. В храм он так и не зашел, думал, в следующий раз. Все они были здесь, все пятнадцать. Михалыч зажег пять и укрепил перед собой. Одна тут же упала, Михалыч поискал ее внизу и вернул на место. Остальные оставил про запас. Стал глядеть на свечи. Заметил легкий пар от своего дыхания. Но от свечей шло тепло, обтекало щеки, лоб, нос и доходило до ушей. Если подержать ладонь над огнем, тоже чувствовалось. Михалыч поставил в мобильнике побудку на через час и прикрыл глаза.
Мать, Лена, рыбы – все мешалось в одну кучу. Выплыла елка на Ленинском, уже поставленная без него, украшенная лампочками. Под ней стоял Дед Мороз и беззвучно, как рыба, открывал рот, а неподалеку плясали разные персонажи. Михалыч приоткрывал глаза, видел расплывающиеся язычки, но ничего уже не понимал. С заднего сиденья что-то сказала мать, но повернуться и разлепить губы сил не было.
Последнее, что видел Михалыч, засыпая, был торопливый свадебный полет муравьев, виданный им в детстве. Муравьиные царицы и цари кружились и падали без сил на хвою. Некоторые снова взлетали – за добавочной порцией любви. Пекло солнце, освещая муравейник, как золотую гору; и конца этим муравьиным играм не было.
