— Башня для кораблей? — повторяю я, с неохотой прерывая рассказчицу.
— С большим огнем, — поясняет миссис Минато.
— Это называется маяк. Книга «Энн из Грин Гейблз» стала для вас маяком?
— Да. — По пухлой щеке миссис Минато сбегает одинокая слезинка. — Пожалуйста, посмотрите. — Она открывает книгу на богато украшенном титульном листе. Мы все наклоняемся ближе. Наискось через всю страницу — подпись фиолетовыми чернилами: Люси Мод Монтгомери.
— Где вы это раздобыли, миссис Минато?
— Дочь покупать для меня в Нью-Йорке. Ужасно много заплатить.
— А вы знаете, что Люси Мод Монтгомери и «Энн из Грин Гейблз» — мои соотечественницы? — спрашиваю я.
— Поэтому я приносить. Думаю, вы понимать.
— Люси Мод Монтгомери — уроженка ОПЭ.
— ОПЭ? — бурчит миссис Анака.
— Острова Принца Эдуарда. Это одна из канадских провинций.
— Остров, как Япония? — уточняет миссис Флиман.
— На моей родине Люси Мод Монтгомери считают великой святой. Каждой весной девушки со всей Канады собираются у ее могилы на острове, едят молодую картошку и молятся о детях и здоровом молоке.
— Когда-нибудь я поеду в ОПЭ и тоже поедать молодой картошки, — обещает миссис Минато. В последнее время у нее то и дело глаза на мокром месте. Миссис Анака, дипломированная медсестра, чьи украшенные кольцами руки, по всей видимости, столь же искусны, как и пальчики ног, с энтузиазмом принимается массировать ей плечи.
— Миссис Флиман, — приглашаю я. — Покажите, что принесли вы.
Миссис Флиман берет в руки журнал «Форчун», открывает на фотографии коротышки в роговых очках и в сером костюме на фоне сверкающего черного небоскреба.
— Это мой муж Томми. Очень хороший человек.
— Очень богатый человек, — фыркает себе под нос миссис Анака, глубже впиваясь в плечи миссис Миннако.
— Когда я его встретить, я — только бедная танцовщица, — миссис Анака шепчет что-то на ухо миссис Минато, — в Маниле. Он делать меня все, что я есть.
Я показываю на здание.
— Это в Токио?
Миссис Флиман качает головой.
— В Гонконге.
— Мистер Томми — филиппинец китайского происхождения, — поясняет миссис Накамура. — Он живать… живет в Гонконге.
— А вы живете в Японии? — обращаюсь я к миссис Флиман.
— Тут безопасно, — широко улыбается она.
— Он приезжает к вам в гости?
Миссис Флиман прикрывает рот ладошкой и хихикает.
— Томми ненавидеть Японию.
— Значит, вы к нему ездите?
— Иногда. Ну ладно.
— Миссис Анака?
Камилла Анака, дипломированная медсестра, приподнимает крышку вышитой шелковой коробочки, разворачивает серебристую ткань, достает узкий лакированный ящичек. Извлекает на свет и раскрывает бумажный веер с ручкой из слоновой кости. На пергаменте, натянутом между планками, ротогравюра — Иисус с арийской внешностью, с белокурыми волосами а-ля «Брек герлз»[33]и светло-голубыми глазами.
— Это веер моей бабушки.
— Веер вашей бабушки?
Миссис Анака озадаченно поднимает глаза.
— Да, веер моей бабушки.
— Ваша бабушка была христианкой?
Миссис Анака кивает.
— Она из Нагасаки.
Все кивают в унисон, словно этим все объяснялось.
— Я тоже христианка, — добавляет миссис Анака.
— О? — Она что, ожидает награды?
— А вы христианка? — Миссис Анака — назойливая сучка.
— Нет.
— Иудейка? — предполагает миссис Флиман, дотрагиваясь до носа.
— Никто. Я — никто.
— Никто? — хором ахают дамы, расширив глаза.
— Никто. Миссис Накамура, а вы что принесли? Я отлично вижу: серый овальный камень. Миссис Накамура смотрит вниз, на камень, но прикасаться — не прикасается.
— Я находить… я нашла этот камень в ручье неподалеку от нашего загородного дома, на Кюсю[34]. Он был такой же, как все прочие камни в ручье, только немного другой. Пролежит в ручье достаточно долго, станет совсем такой, как все. Поэтому я его вынимать.
— О, — шепчет миссис Минато.
— А вы, — резко поворачивается ко мне миссис Анака, — что принесли вы?
Я уже собираюсь отрезать: «Я — ваша учительница, ты, настырная корова, мне ничего не нужно приносить», — а вместо этого зачем-то лезу в рюкзак и достаю бумажник. Показываю им рябой моментальный снимок, купленный мною на блошином рынке в Эдмонтоне — портрет моложавой женщины с бледным лицом, огромными серыми глазами и в шляпе с вислыми полями.
— Это — моя покойная мама.
Остаток урока рассказываю им про милую, добрую маму, которой никогда не знала.
* * *
Ёсидаяма — весь из себя пижонский район Киото, не такой симпатичный, как восточные холмы, где живет миссис Накамура, но и не вульгарное нагромождение ресторанов, магазинов, общественных бань и оштукатуренных бунгало вокруг гостиницы «Клубничный коржик». Дома, что минуем мы с Бонни, поднимаясь по извилистой дороге вверх по склону, по большей части невысокие, современные, и никаких магазинов тут нет, если не считать «Роусона» (японский «Севнилевн»[35]) у подножия холма.
Бонни вырядилась в пух и прах — в невесть сколько слоев раздувающегося шелкового батика, не иначе. Точь-в-точь незастеленная кровать в «Рангун холидей инн».
— А что, это вечеринка из серии «сядем в кружок, поболтаем», или «шиза-танцульки», или как оно? — спрашиваю я, пока мы преодолеваем еще один крутой пролет каменной лестницы.
— Никаких наркотиков, ручаюсь. — Бонни ставит свой лоскутный ридикюль на тротуар и хватает ртом воздух. Надо бы ей бросить курить: гвоздичные сигареты до добра не доводят! — В Японии с наркотиками очень строго.
