там прочно. Однако вскоре оказалось, что сама партия в данном вопросе совершенно согласна с матерью, потому что для Миши как для коммуниста живо отыскалось ответственное партийное задание. Выяснилось, что его честность и умение организовывать работу людей – именно то, что нужно от него партии. А теперь Миша уезжал для этой работы в Ворошиловград, где был ещё нужнее. Там у него будет где жить вместе с Марусей и маленькой Лелечкой.
– И то верно: тесно тут всем вместе в одной хате! – вслух утешала сама себя мать, накрывая на стол. – Хоть, конечно, в тесноте, да не в обиде, да и в прежние времена не в такой тесноте ютиться приходилось, а теперь всё по-новому и сама жизнь другая. Вон дочку Марусю учиться на учительницу отослали, уж сама скоро учить ребят будет. Так и ты теперь уезжаешь! Было у меня в хате две Маруси, а ни одной не остаётся…
– Да мы же на лето приезжать к вам будем! – отозвалась помогавшая ей расставлять на столе посуду виновница этой жалобы, едва удерживаясь, чтобы не назвать свекровь мамой. – И вы к нам заглядывайте в город, всегда будем рады. Володя пусть заезжает, да и Витя тоже. Он ведь уже самостоятельный. Ума не приложу, как я Лелечку укачивать буду без его балалайки!
– Ну, что самостоятельный, это верно, – заулыбалась мать, взглянув на младшего сына. – У него и тут своих дел довольно, если ты заметила, чтобы выезжать так далеко с концертами. Хотя, глядишь, всё ещё впереди. А пока все в хате… Поиграй нам, Витюшенька, чтобы Лелечке слаще засыпалось!
Витя с готовностью взялся за струны.
– Что сыграть? – спросил он, оглядываясь на мать.
– Сыграй «Амурские волны», – подал голос отец, перемешивая в печке угли кочергой.
Мать одобрительно кивнула. Витя, присев у края стола, склонился над узким грифом. Звуки вальса полились плавно и задумчиво, волна за волной, заполняя пространство, становясь всё глубже, захватывая и унося. В этой музыке жило и дышало море, и Витя, никогда в жизни моря не видевший, знакомый с ним лишь со слов отца, всякий раз, начиная наигрывать зыбкие созвучия, словно входил в воду, не в такую, как в реке, а в глубокую, прозрачную, качающуюся, без конца и без края, и плыть в ней можно тоже бесконечно: она качает и несёт, несёт…
– Вот это ты, Витька, даёшь! – воскликнул Володя, не успела отзвучать последняя нота. – «Амурские волны» – на балалайке! И ведь изобразил!
– А чем тебе плоха балалайка? – строго глянул Иосиф Кузьмич на среднего сына.
– Ничем, папа, – заверил отца Володя. – Но «Амурские волны» лучше на мандолине. Не балалаечная это музыка.
– Ишь ты, «не балалаечная»! – передразнил его отец.
– Конечно, не балалаечная. Это только Витька может. У него всё звучит, за что ни возьмётся. Да ещё, небось, прямо сейчас, на ходу, и подобрал…
– Нет, не на ходу, – скромно возразил Витя. – Я же вчера вечером их уже играл. А хочешь, давай ещё раз вместе сыграем: ты на гитаре, а я на мандолине, – предложил он вдруг.
– А я вам на балалайке подыграю, тихонечко, если ты не против, – в тон младшему брату обратился Михаил к среднему.
– Вот это дело! Давайте, уважьте стариков! – одобрил Иосиф Кузьмич. – Хотела же мать ансамбль, пока Миша не уехал! Бери, Володька, гитару, не капризничай!
Володя и не думал капризничать. Настроение у него было на редкость миролюбивое, как раз такое, в каком ему ничего не стоило сыграться с обоими братьями. «Всегда бы так! – подумала мать, глядя, как сыновья усаживаются рядком в полном единодушии. – Да, верно, не бывает на этом свете так, чтобы всегда всё хорошо. Миша уезжает, и когда ещё доведётся, как теперь, собраться всем вместе? А Володя без Миши становится колючий. Это возраст у него сейчас такой трудный. Иной раз глядишь на них – и кажется: это Витя, а не Володя, старше четырьмя годами. И ещё кажется, что и самому Володе тоже это видно, оттого он и ершится ещё пуще. А и впрямь родиться бы ему самым младшим! Витя бы и его нянчил, как Лелечку».
Допоздна в этот вечер звучала в хате музыка. Маленькая Лелечка уже сладко спала, а Маруся тихо улыбалась счастью Мишиных родителей, и ей было немного грустно уезжать из Сорокино. Здесь она чувствовала себя дома, а там, в городе, им с Мишей ещё только предстояло создать дом – место, где всегда ждут и любят.
После Мишиного отъезда Витя день грустил и не брался за балалайку. А на другой день, возвращаясь с базара в час, когда младший сын обычно приходил из школы, мать ещё с улицы услышала струнный перебор. Отворив дверь в хату, она увидела на лавке рядом со склонившимся над балалайкой Витей знакомого хлопчика его лет, из здешних, шанхайских, только имени припомнить не могла.
– Доброго дня, – вежливо поздоровался хлопчик, подняв на Анну Иосифовну живые карие глаза.
– Здравствуй, – кивнула она приветливо.
– Мама, это Вася из нашего класса, – поспешил Витя представить ей товарища. – Он тоже хочет научиться на балалайке. Мы тебе не помешаем?
– Отчего же? Играйте, – разрешила мать.
В самом деле, не выгонять же ребят во двор! Да и на улице прохладно. Анна Иосифовна не преминула заметить себе, что любая мать позавидовала бы ей, особенно тут, на Шанхае, где самые отчаянные хлопцы всегда найдут себе компанию, и тогда пиши пропало. А Витя, хоть на вид по нему так сразу и не скажешь, особенно в сравнении с Володей, далеко не робкого десятка. Анна Иосифовна помнила, как, не успели они тут поселиться, в один из первых же вечеров, хватившись младшего сына, услышала от соседки Матрёны: «Слышь, а то не твой ли на речку с нашими утёк?» Мать заволновалась, бросилась к Каменке. На её счастье, ребята уже возвращались назад, и она встретила Витю, мокрого, но довольного, в окружении новых приятелей, большинство из которых были его старше, но держались с ним на равных. Анна Иосифовна растила уже третьего сына и сразу догадалась: чтобы заработать такой авторитет у соседей, едва приехав на место, надо очень постараться. Даже представить было страшно, что могло за этим скрываться. Однако Витя честно повинился в ответ на её сердитые вопросы ещё прежде, чем они подошли к своей хате: «Я, мама, в речку с обрыва нырял!» «Да как же руки-ноги у тебя целы?!» – ахнула мать. «А я вниз головой», – признался Витя. «Ещё лучше!» «Да там глубоко, до дна не достать!» – вконец осчастливил он её своей честностью.
