воды стояла за домом. Она переполнилась, и вокруг расплылись застойные лужи, но под крышкой вода сохранялась довольно чистой. Я приподняла крышку. Захватить чашку я не додумалась, и поэтому зачерпывала руками и прихлебывала быстро утекавшую воду, пока не напилась. Бросив крышку, я повернула к дому.
Яконо стоял там, в лучах вечернего света, золотивших бронзовую кожу, его мягкие темные волосы шевелил ветерок, выражение лица было серьезное и задумчивое, брови густые, а глаза живые и яркие. Вид совсем такой же, как в тот день, когда я отперла дверь его камеры в поместье Мансина. Я так торопилась его освободить, что не думала, как странно будет видеть его во плоти, сопоставить лицо с голосом, который так привыкла слышать через стену. Он поднял взгляд от своих связанных рук. Он был нежен, красив и молод, так молод. Все как я надеялась (и боялась), и меня охватила постыдная паника, когда он склонил голову и сказал…
– Кассандра?
То же неловкое ощущение я испытывала и сейчас. Я застыла и глазела на Яконо, стоящего на веранде. Он, похоже, тоже вышел подышать воздухом, а тут я.
– Не заметила, что ты здесь.
Его губы тронула ласковая улыбка.
– Извини. Тренировки приучили меня быть невидимым и неслышным.
А я громко шлепала, спускаясь по лестнице, и с пыхтением пробиралась по саду. Что я за наемный убийца, объявляющий о своем присутствии всему миру?
– Да, ты это неплохо умеешь, – сказала я и сейчас же захотела провалиться сквозь землю, так нелепо это звучало.
«Мне взять контроль?»
– Благодарю, Кассандра, – отозвался Яконо, кажется, искренне. – Я много над этим работал. Мой наставник сказал бы, что это у меня не врожденное. А в начале обучения он прозвал меня когтистым боровом.
– Ты, наверное, был хорош в чем-то другом. Компенсировал недостатки.
– Нет, поверь, совсем нет.
Это был простой разговор. Никакой причины паниковать, но биение сердца не утихало. Надо было оставить Яконо запертым в той комнате. Или отказаться от совместного путешествия, несмотря на общие цели. Но я так не сделала, и теперь приходилось мириться с ощущением, что я как ребенок – неуклюжая, глупая и хуже во всем.
– Разве он тебя выбрал не за способности к вашему ремеслу? – вмешалась Кайса, чтобы мы не стояли с глупым видом, глядя в землю. – Уж конечно, чем-то ты себя показал.
– Ничего такого. – Яконо пожал плечами. – Наставник подобрал меня, потому что мне нужен был дом. Лучше помогать тому, кто нуждается в семье, чем давать вторую семью человеку, у которого она уже есть.
Одна из его постоянных благонравных речей, вызывавших у меня и ужас, и восхищение.
Я барахталась в своих мыслях, а тем временем Кайса поднялась по ступенькам, и я позавидовала тому, как легко она приближается к Яконо. Говорит с ним. Смотрит на него.
– Ты проверил, как там лошади?
С тем же пристальным взглядом Яконо кивнул.
– Пора уже выезжать.
– Пока нет, – покачала головой Кайса. – Пусть он еще немного поспит. Ему тяжело. От такой боли в голове любой пострадал бы.
На губах Яконо словно замер вопрос. Мы с Кайсой жили с иной формой такого же отклонения, как и Лео, но мне так давно приходилось хранить это втайне и так часто меня называли чудовищем и уродом, что я просто не могла сказать этого Яконо. Не могла, не рискуя, что его доброта обратится в отвращение или даже ужас, когда он узнает, какие мы. Одно дело – разделять интерес к убийствам за деньги, но совсем другое – узнать, что я умею поднимать трупы.
– Ладно, – ответил он, оставляя вопрос невысказанным. – Но если мы не уедем как можно скорее, потребуется лишний день на дорогу.
Говорить, что чем быстрее мы доберемся, тем лучше, ему не требовалось. Я едва смогла убедить его не прикончить Унуса прямо сейчас. Яконо хотел завершить свой контракт, только это и удерживало его здесь. Будь Унус сильнее похож на знакомого всем нам Лео, вряд ли Яконо поверил бы мне, а страх Кайсы, что он вонзит клинок в Унуса, едва мы отвернемся, постоянно бурлил у меня внутри.
– Мы уже вынуждены ехать медленнее, поскольку уже слишком близко, – продолжал он. – Каждый день мы видим все больше левантийцев, да и чилтейский лагерь остался не так далеко позади, чтобы успокоиться. Если будем неосторожны, можем и вообще не добраться до ее величества.
У меня скрутило живот. Императрица Мико. Я никогда с ней не встречалась, но она теперь жила в моем сердце как любимое дитя, которое я должна защитить, и как дочь, которую подвела. Ханы больше нет, но тревога и боль ледяными руками сжимали мне сердце. Лучше бы я никогда не попадала в ее тело и шла по жизни, плюя на всех. А неравнодушие ранило слишком больно.
– Кассандра?
Его ненавязчивая забота возвращала меня в ту комнату, где я лежала, прислонившись к стене. Он рассказывал свою историю, а мой мир медленно угасал. И я умерла одна, но не чувствовала себя одинокой.
«Ты могла бы ему сказать».
«Нет».
– Все хорошо?
Сколько раз за всю жизнь мне задавали этот вопрос? Совсем мало. Еще меньше было тех, кто действительно интересовался ответом. Может быть, и Яконо всё равно, или он делает это лишь потому, что его идеальное воспитание приучило заботиться обо всех, как о беспомощных малышах.
– Замечательно, – ответила я. – Только от дороги уже тошнит. И холодно. И…
Раздавшийся с верхнего этажа крик разорвал тишину, и Яконо развернулся, как гибкий и хищный зверь, скользнул в дверь и бросился вверх по лестнице.
– …и он.
Мне на Унуса глубоко наплевать, но Кайса в тот же миг заставила нас последовать за Яконо.
Крепко обхватив себя руками, Унус сидел на циновке и таращился на противоположную стену, будто там появилось чудовищное лицо.
– Ты в безопасности, – сказал Яконо, способный проявлять доброту даже к этому человеку, который держал его в заключении и пытался обратить в свою веру и которого он все равно намеревался убить. – Здесь никого нет, только мы. Тебе приснился кошмар.
– Я видел его. Я… я пытаюсь взять это под контроль. Когда я сплю, плохо выходит. Прошу прощения.
Кайса опустилась на колени с другой стороны его тюфяка, мягко, по-матерински прикоснулась рукой к плечу.
– Ни один из нас не может контролировать то, что видит во сне. Но Яконо прав. Ты сейчас в безопасности. Его нет.
Унус перевел взгляд с одного убийцы на другого и, не видя угрозы, с облегчением вздохнул.
– Становится хуже. Не знаю, сколько еще смогу
