Какое удовольствие, вероятно, она получила от этих слов.
– Тебе пора, – прошипел я сквозь зубы. – И тебе должно быть стыдно за то, что даже рассматривала такую возможность. Мы не торгуем жизнями. Чилтейцы не заслуживают лошадиного дерьма, не то что жизни левантийца, кем бы он ни был.
– Ты сказал бы то же самое, если бы они требовали меня?
– Да. Как бы ни было соблазнительно избавить мой народ от твоего влияния.
– Как забавно. Именно это многие Клинки говорят о Гидеоне. И о тебе. Но выбор в любом случае не за тобой, Рах. Он за Гидеоном, и я уверена, если ты объяснишь, что он может искупить свою вину и восстановить доброе имя, умерев за свой народ, он с радостью…
Я резко встал, чтобы не врезать ей кулаком в лицо.
– Убирайся. Сейчас же. И забери с собой свой ядовитый язык.
Она встала – воплощение грации и достоинства – под внимательными взглядами моих Клинков.
– Очень хорошо. Я уйду. Пока что. Но если ты не передумаешь, если Гидеон не принесет почетную жертву, мне придется тебя заставить.
– Это угроза? Убирайся, пока я не приказал выволочь тебя из моего лагеря.
Эзма с лучезарной улыбкой поправила корону.
– О, это было бы замечательно. Мне очень хочется остаться, чтобы ты попытался.
Решительно настроенный не доставлять ей удовольствия, я ничего не ответил.
– Нет? Может, передумаешь, если я скажу, что вы напрасно тратите здесь время? Схватить Лео Виллиуса легко, но что бы он вам ни рассказал, вы не сможете остановить происходящее.
– А что происходит?
Ее губы дрогнули.
– Тебе придется приложить побольше усилий.
– Конечно, ведь что может знать изгнанная заклинательница, лишенная власти? Здесь ты никто.
Она подалась ближе и понизила голос до шепота.
– Я знаю, что степи меняются безвозвратно. Знаю, что ты опоздал. Тебе не победить людей, владеющих силой, о которой ты даже не слышал, но можешь умереть в борьбе. Подходящий конец для тебя. Вероятно, мне стоит все-таки рассказать тебе, как добраться до Лео Виллиуса.
Я хотел знать, отчаянно хотел, но не стал бы просить. Только не ее.
Ее улыбка вернулась, превратившись в самодовольную ухмылку.
– Ты такой забавный, Рах. Да, пожалуй, я все-таки расскажу. Доминус Виллиус медленно приближается к Когахейре в сопровождении двух спутников‑телохранителей. Он путешествует ночью, не желая, чтобы его обнаружили, но какой чилтеец способен укрыться от левантийских следопытов?
– В Когахейру? Зачем?
Эзма покачала головой.
– Больше я ничего не скажу, Рах. Отнесись к моим словам серьезно. Я уверена, что Гидеон был бы благодарен за возможность очистить душу.
Ни кивка, ни прощального жеста. С легким смешком она зашагала обратно, и мои Клинки почтительно приветствовали ее.
Пока Эзма не скрылась за деревьями, я не отходил от костра. Вокруг шептались, но никто не осмеливался подойти, пока Амун не встал передо мной, уперев руки в бока.
– Чего она хотела?
– Предупредить, что чилтейцы не простили нас за уничтожение их армии. – В моих словах было достаточно правды, чтобы смягчить чувство вины. – Возможно, они блокируют порты или нападут на левантийцев, пытающихся вернуться домой.
Амун глубоко вздохнул и выдохнул облачко пара.
– Что ж, полагаю, хорошо, что мы это узнали, – скорее устало, чем удивленно произнес он. – И все? Ты выглядел не особенно счастливым во время разговора.
Правда все равно всплывет. Эзма ждет, что я солгу, а Деркка пробыл здесь слишком долго, но слова застряли у меня в горле.
– Она была не слишком любезна, но все же сказала, где Лео. Похоже, он вовсе не в лагере своей армии, а по ночам едет в Когахейру.
– В Когахейру? Хочешь сказать, он где-то поблизости?
– Вполне возможно. Она не сообщила точное местоположение, но что-то подсказывает: Лашак с радостью потренирует свои навыки следопыта.
Амун ухмыльнулся и хлопнул меня по плечу.
– Думаю, мы все с радостью поучаствуем, тем более что поимка Лео означает возможность вернуться домой. Мне приготовить поисковые группы?
– Да. Давайте найдем ублюдка и выберемся отсюда.
3
Кассандра
Большую часть своей взрослой жизни я спокойно спала днем, отворачивалась и не слышала криков, стука копыт, болтовни и даже вездесущего пения мертвецов. Я не ожидала, что заснуть в тишине тяжелее.
«Проклятая деревенская жизнь», – буркнула я, когда Кайса заворочалась, пытаясь заснуть.
«Может, я пока не привыкла спать. В доме Мансина с этим тоже было непросто».
С моих губ слетел хрипловатый смешок: Кайса отдала мне контроль над телом, возвращая в реальность, к вечернему свету.
«Привыкать тут нечего. Ты ложишься… и засыпаешь».
«Или нет, как сейчас».
Я приоткрыла глаз. В глубине комнаты на потрепанной циновке, свернувшись клубком, устроился Унус. Одежду священника сменили бурые полукафтан и штаны – все, что нам удалось найти. А вторая циновка пустовала. Сердце екнуло, и сон окончательно улетел, я перекатилась и тихонько встала.
Под моими шагами скрипнули ступеньки – единственный звук в маленьком пустом доме. Мы наткнулись на него в предрассветном сумраке. Все внутри покрывала пыль. На столе осталась заплесневелая еда. Не раздумывая, что стало с обитателями дома, мы накормили лошадей, отыскали циновки и забылись в тревожном сне.
Снаружи в последних лучах заходящего солнца весело щебетали птицы. Скоро нам все равно придется вставать и готовиться к очередному бесконечному переходу в ночи. Просто я поднялась чуть раньше. Нужно помочиться. Попить. Подышать свежим воздухом.
К сожалению, воздух был далеко не свеж и отдавал горечью далекого дыма, смешанного с запахами тухлой воды и сгнившей еды, которую мы выбросили утром. Сморщив нос, я поспешно направилась к заросшему саду, огражденному трухлявым деревянным забором. Там все заросло перезрелыми овощами и какими-то лианами, и, отойдя от дома на достаточное расстояние, я присела, чтобы добавить едкий дух мочи к ароматам вечера.
Хана сейчас отпустила бы замечание, что сама росла на ферме и мочилась в поле вместе с мальчишками. Или высмеяла бы мое желание уединиться при полнейшем отсутствии скромности в прежние времена. Кайса молчала.
«Я не могу стать ей», – наконец сказала она.
«Я тебя и не просила. Просто я…»
«Скучаешь по ней».
Горечь. Кайса раздражала меня столько лет, а к присутствию Ханы, к тому, что разделяю с ней тело, я привыкла настолько, что утрата ощущалась как физическая пустота. Закрывая глаза, я опять видела, как она падает. Опять слышала хруст тела Септума, разбивающегося о камни.
Прогоняя воспоминания, я поднялась, расправила полукафтан и штаны и вздохнула. Свежий воздух недостижим, помочиться – никакой радости, пора выпить воды, и, возможно, я справлюсь с ночной поездкой.
Бочка для
