с моими. Темно-карие, с золотыми крапинками. Теплые и глубокие. Очень красивые, по правде говоря.
Я не собиралась переходить на шепот, но все же это сделала.
— Ты знаешь мое имя.
Он пожимает плечами.
— Нет. Еще нет.
Через мгновение я понимаю, что он все еще баюкает мои пальцы в своей ладони. Я вырываю их, изо всех сил стараясь говорить с ним тверже.
— Вы с твоим другом только что говорили о…
Он усмехается.
— Говорили о некой Розалине, да. Это единственная девушка, о которой мой кузен может думать. Воображает, что влюблен в нее! Только что узнал у слуги ее дяди, что она Капулетти, и распалился еще больше. Утверждает, что она — самое прекрасное существо во всей Вероне, нет, даже во всем мире!
Его улыбка становится смущенной.
— Ясно, что не видел тебя даже мельком, иначе бы не говорил таких глупостей.
Я окончательно теряю дар речи. Мы молчим несколько секунд, пока Бенволио не озаряет какая-то мысль. Он оглядывается по сторонам.
— Эм… Могу я поинтересоваться, что ты здесь делаешь? — спрашивает он. А потом будто пугается своих слов и быстро добавляет: — Я имею в виду, что такая честная, благовоспитанная дама…
Я обреченно вздыхаю и признаюсь:
— Если честно, я заблудилась.
— Тогда хвала небесам, что они позволили мне найти тебя! Я выведу тебя отсюда.
— Буду признательна.
Он наклоняется, чтобы поднять с земли мешок, не отрывая взгляд от моего лица.
— Это я тебе признателен.
Чтобы не шлепнуться в обморок от умиления, я напоминаю себе, что пару минут назад он сравнивал меня и всех женщин с едой. Нельзя позволить его обаянию затуманить мой разум.
Но и продолжать с ним ругаться я не могу. Да и не хочу больше. Мы шагаем рядом и молчим, и я совершенно глупо бросаю на Бенволио любопытные взгляды. И отвожу глаза, когда он их замечает.
Странный он. Насмехался над Ромео за то, что тот излишне романтичный, но сам поцеловал мне руку и говорил такие милые слова, что любой Ромео бы обзавидовался.
— А куда мы идем? — спрашиваю я, когда замечаю, что мы не покидаем гнилой район, а углубляемся в него.
Меня это почему-то не пугает, просто любопытно.
— У меня есть одно дело здесь, — отвечает Бенволио. — Как только его сделаю, мы покинем это место, обещаю.
Ближе к концу аллеи мы подходим к пролету грязных каменных ступеней, вырубленных в земле. Такое чувство, что это лестница в ад. Но Бенволио спускается туда совершенно буднично, и я без колебания следую за ним.
Внизу нас встречает треснувшая и расколотая дверь. Бенволио стучит, и с той стороны раздается приглушенный шум. Затем дверь распахивается, и на пороге появляется чумазая, но невероятно красивая девочка лет семи. Волосы у нее хоть и давно немытые, но густые. Наверное, будут очень красивыми, если смыть грязь.
— Бен! — восклицает она.
Для маленького ребенка у нее очень приятный голос. Она широко улыбается, но улыбка покидает ее, когда она заглядывает Бенволио за спину и видит меня.
— Бен, это что, твоя жена? — хмурится она.
Бенволио хохочет и подхватывает ее на руки.
— Нет, моя принцесса, ты же знаешь, у меня нет жены.
Девчушка сияет.
— Это потому, что ты ждешь, когда я вырасту и выйду за тебя замуж?
Бенволио заглядывает ей в глаза и с притворным расстройством качает головой.
— Когда ты вырастешь, милая Виола, все мужчины Италии будут молить о твоей руке. Про меня ты и думать забудешь.
Она хихикает.
— Никогда!
Бенволио ставит ее на пол и входит в дом. Помещение, в котором мы оказываемся, нельзя назвать опрятным, но видно, что тут пытаются поддерживать чистоту. Из глубины комнат к нам мчится еще один ребенок.
— Бен! Бен!
Это мальчик. Тоже грязный, но тоже очень красивый. Удивительно похожий на Виолу. Кажется, они двойняшки.
Мальчик с разбега запрыгивает на ногу Бенволио, пока тот топает по комнате. Виола проделывает то же самое с другой его ногой, и дети радостно верещат, наслаждаясь поездкой.
— Себастьян, — говорит Бенволио, взъерошивая волосы мальчика. — Помнишь, чему я тебя учил?
Себастьян кивает, спрыгивает на пол и делает глубокий поклон в мою сторону.
— Доброе утро, синьорина.
Я официально склоняю голову и отчаянно пытаюсь не смеяться.
— И вам доброго дня, синьор.
Глаза Бенволио блестят, а Виола всё еще свисает с его колена. Когда я смотрю на нее, она показывает мне язык, и я отвечаю ей тем же, чем провоцирую у нее новый приступ смеха.
Она отлипает от Бенволио и бросается через комнату, чтобы запрыгнуть мне на руки. Я инстинктивно подхватываю ее и крепко обнимаю, пока она звонко целует меня в щеку.
— Ты мне нравишься! — заявляет она.
— Ты мне тоже, — признаюсь я.
— А как тебя зовут?
Я медлю и беззвучно открываю рот. Если я скажу: «Розалина», Бенволио поймет, что по мне страдает Ромео. Отчего-то мне не хочется, чтобы это произошло, хотя я не вполне понимаю, почему.
От ответа меня спасает приступ кашля, в который впадает Себастьян. Я опускаю Виолу, подхожу к ее брату и мягко хлопаю его по спине. Кашель влажный и хриплый, но я пока не могу распознать, что это за инфекция.
Когда мальчик утихает, мы все молчим несколько секунд, а потом Себастьян хватает мешок, с которым пришел Бенволио. Виола вскрикивает и тоже набрасывается на него, пытаясь вырвать поклажу из рук брата. Они визжат и почти начинают кататься по полу в пылу дружеской драки, пока их не прерывает низкий голос из комнаты:
— Дети, basta! Достаточно!
Себастьян и Виола мгновенно успокаиваются и смиренно опускают глаза в пол. Я поворачиваюсь и вижу пожилого мужчину в дальнем углу. Из-за полумрака я не заметила его сразу. Он шагает в нашу сторону, явно прихрамывая.
Бенволио почтительно склоняет голову.
— Buongiorno, синьор.
— Buongiorno, Бенволио.
Мужчина поворачивается к детям.
— Итак, что вы хотите сказать Бенволио? — спрашивает он их.
— Grazie, Бенволио, — шепчет Виола.
— Спасибо, — хрипло повторяет Себастьян.
Тонкие губы старика растягиваются в улыбке.
— Молодцы, а вот теперь можете забрать подарки.
Подарки? Я с любопытством смотрю на мешок. Интересно, что за подарки? Бенволио принес им игрушки, наверное? Или костюмчик для Себастьяна и платье для Виолы? Мое нетерпение почти такое же, как у детей.
Но
