Капулетти будет горд, если они к нему придут.
— А как звали этих господ-ученых?
Пьетро корчится под моим обвиняющим взглядом.
— Меня выпорют, если я скажу, что не спросил их имен? — он закусывает губу.
Я решаю немного сжалиться над бедолагой.
— Никто тебя не выпорет, если это правда ученые, а не… Монтекки, скажем.
Пьетро просиял.
— Прекрасно! Они не сказали, что они Монтекки, так что всё в порядке!
Он еще более тупой, чем я думала. Я смотрю на него пару мгновений, а потом без лишних слов оставляю его с этим списком наедине, молясь, что не встречу никого еще более мерзкого, пока буду искать свой дом.
*
Я кружусь по Вероне уже как минимум полчаса, и беспокойство накрывает меня с головой. К горлу подступает тошнота. Как бы я не пыталась развлечь себя мыслями о предстоящем маскараде, нарядах и огнеглазом Меркуцио, я вынуждена признать, что не знаю, куда идти. Заблудилась окончательно.
Тем хуже, что моя дезориентация вывела меня в какой-то гадюшник. Ноги гудят, а глаза слезятся, пока я стою посреди одного из самых сомнительных веронских районов. И я понятия не имею, как мне отсюда выбраться.
Не знаю, от чего меня тошнит больше — от головокружения или едкой вони, которой пропитан воздух. Шагу некуда ступить, чтобы не испачкаться. Дорога усыпана гниющими объедками, рвотой и кое-чем похуже.
Тревога грозит превратиться в панику, когда я понимаю, что если не выберусь отсюда в самом ближайшем будущем, то меня либо ограбят, либо ограбят и убьют. Это намерение четко читается в глазах потрепанных женщин, подпирающих собой стены, и их пьяных кавалеров.
Здания в этом районе стоят почти вплотную друг к другу, образуя узкие переулки в стороне от главной дороги. Их тени так и манят прохладой, но я ни за что туда не пойду.
От внезапного желания найти сопровождающего я чуть не срываюсь на истерику. Никогда еще я не чувствовала себя настолько жалкой и беспомощной. Мне нужен кто-то сильный. Мужественный. Сосредоточенный на том, чтобы меня защитить.
Если бы только Бенволио…
Стоп, Бенволио? Нет же, Меркуцио. Если бы толькоМеркуциокаким-то образом оказался здесь и снова спас меня. Вот кто мне нужен.
Но это пустое. Нужно сделать глубокий вдох и выбираться самой.
Осталось только определить правильное направление, чтобы не оказаться где-нибудь похуже. Хотя, хуже, наверное, только в аду.
Голоса приближаются! Я чуть не спотыкаюсь на ровном месте, когда слышу два голоса. Оба мужские. Они пронзают гнетущую и опасную тишину этого места, и проститутки приосаниваются, морща напомаженные губы, когда тоже слышат их.
Из-за паники я едва могу дышать. Что, если меня тоже примут за одну из них? Я нарушаю слово, данное себе минуту назад, и ныряю в ближайший переулок, молясь, что там меня не поджидает худшая участь.
Я моргаю, приспосабливаясь к полумраку, и жду, когда мужчины пройдут мимо. Они уже совсем близко. Каково же мое удивление, когда я вижу… Господи-боже, опять Ромео?! Серьезно?
А тот, с кем он говорит, не кто иной, как Бенволио. Взлохмаченный и добродушный, он поправляет мешок, перекинутый через его плечо.
Что они тут забыли? Пришли поразвлечься с падшими женщинами? Вот тебе и вся хваленая любовь Ромео.
Но я решаю подивиться мужскому лицемерию позже, когда они выведут меня отсюда. К черту, что они Монтекки! Будь они хоть приспешниками Сатаны, сейчас мне всё равно. Тем более, Ромео до сих пор не знает, что я в доме Капулетти. Бенволио не знает меня вообще.
Я почти делаю шаг из своего укрытия, чтобы привлечь их внимание, но замираю. Они так увлечены жаркой беседой, и говорят они… Обо мне!
— Повторяю, — вздыхает Ромео, — всевидящее солнце не видело никого прекраснее моей Розалины.
Звонкий смех Бенволио кажется неуместным в этом убогом месте.
— И я тоже повторю — она может быть сколь угодно красивой, но есть и другие девушки, не хуже. Чем так страдать, тебе просто нужно раскрыть глаза пошире, друг мой!
— Я видел достаточно женщин, чтобы знать, о чем говорю.
— Твоя Розалина, да и вообще любая дама в этом мире… Они... Ну, скажем, как свежая булочка! Булочка может быть вкусной, мягкой и восхитительной, но она просто одна многих в хорошо пропеченной партии. И завтра вечером ты в этом убедишься, вот увидишь.
Я задыхаюсь от возмущения, а мои руки сжимают в кулаки. Он в своем уме?! Сравнивать женщин с выпечкой! Меня — с булочкой! Сейчас выйду и покажу ему эмансипацию. Нахал!
Ромео качает головой.
— Я согласился на эту авантюру, только чтобы доказать вам всем, что никто не заменит мне Розалину.
— Да-да, — ухмыляется Бенволио. — Как ты там сказал? Пойдешь туда, чтобы «назвать ее прелестной лишний раз»?
— Аминь.
Ромео размашисто кланяется своему другу и уходит прочь. Бенволио качает головой ему вслед.
— Романтичен до неприличия, — тихо усмехается он.
— В отличие от тебя! — говорю я, выходя из переулка. — Как ты посмел вообще? Как можно так говорит про женщин?
Бенволио роняет мешок, резко поворачивается и тянется к кинжалу на поясе.
— О, ну давай. Давай! — я упираю руки в боки, забыв о своем недомогании. — Порежешь меня на кусочки, как буханку хлеба, а?
Он застывает с оружием в руках и несколько раз удивленно моргает.
— Это ты, — шепчет он. — Героическая дева с площади. Ты защитила ребенка.
Его слова сбивают меня с толку. Кажется, я начинаю краснеть.
— Ты всё видел?
— Да, — кивает Бенволио.
Его взгляд наполняется таким благоговением, что мне становится неловко. Должна признать, он выглядит довольно милым… Я вздергиваю подбородок, вспоминая про свой гнев.
— Неплохо для куска теста, не находишь?
Он снова моргает.
— Прошу прощения?
Внезапно его лицо омрачается тревогой. Он хмурится и делает шаг ко мне навстречу.
— Тебя так сильно ударили, — говорит он. — Скажи, ты в порядке? Всё хорошо? Ты показывалась лекарю?
Его явное беспокойство удивляет меня. И трогает. Давно уже никто так за меня не переживал… Кроме Меркуцио, конечно же.
Пока я пытаюсь придумать ответ, Бенволио ловит мою руку и подносит ее к своим губам. Оставляет на моих пальцах легкий поцелуй.
— Я бы хотел узнать твое имя, — тихо говорит он.
Моя очередь удивленно моргать.
— Что, прости?
— Твое имя, — повторяет он. — Позволь мне узнать его, умоляю.
Его глаза встречаются
