Люба вскакивает на ноги, подходит к столу. Начинает составлять свои зарисовки из обрывков, как картинки из пазлов. Вытирает щеки, продолжая говорить:
– Я всегда была твоей подругой. Кому как не мне видеть, что тебе на него всегда было плевать. Боже, ты его даже не запомнила, когда я показывала несколько раз! Парень, который ходил в соседнюю школу и который пришел в класс доп подготовки. Именно я первой с ним познакомилась. Показывала тебе Матвея раза четыре, ты равнодушно кивала. И все эти зарисовки я делала в то время! А после того, как вы начали встречаться, ни разу его не рисовала.
Она вновь вытирает щеки. Потом закрывает лицо руками и плюхается на кровать.
Стою в замешательстве. Эм. Может быть она мне его и показывала, но Люба всегда была влюбчивой. Ей постоянно кто–то нравился, разве всех запомнишь?
И тем не менее чувствую неловкость.
– Не смотри на меня так, Юля. Именно я его увидела раньше и влюбилась. Но так вышло, что он запал на тебя, а меня запомнил лишь как приложение к тебе.
– Я такого не помню, Люб... Любаш... мы пошли в кино втроем. Это мое первое четкое воспоминание о Матвее. Сорвались занятия, от скуки все поперлись в кинотеатр. У меня не было денег, и он заплатил. Кстати, за тебя тоже. И мы все обменялись телефонами.
Люба грустно улыбается.
– Да, я поначалу обрадовалась, но написал он потом именно тебе. Ты же делала вид, что не заметила, как я расстроилась. Скидывала скрины ваших переписок. Таскала меня за собой третьей.
Вспыхиваю. Я так делала? Может, поначалу. Но без задней мысли. Стеснялась его, нервничала. Прикусываю губу.
– Люба, тебе нужно было... я не знаю, сказать мне. Остановить это.
– Сказать что? Я тебе про него сто раз говорила, ты ничего благополучно не запомнила и начала с ним встречаться. Я это приняла, смирилась. Он выбрал тебя. Так нет же, все следующие годы ты мне подробно рассказывала, как он за тобой бегает и как тебя это смущает и раздражает. Как он ссорится с твоими родителями, и как тебя это бесит.
Я понимаю, что ноги не держат. Подхожу к кровати и присаживаюсь на краешек. Рядом с Любой. Смотрю на нее в легком шоке. Кулон вновь выпадает из выреза футболки, я молча его рассматриваю. Она думает, что это тот самый. Я рассказывала ей, что выбрала листочек.
Но это другой.
– Мне жаль, – говорю тихо. Пальцы ног подгибаются.
– Юля, я честно пыталась его разлюбить все эти годы изо всех сил, встречалась со всеми подряд — от ровесников до стариков, в надежде, что кто–то из них сведет меня с ума и я от этого гадкого чувства отделаюсь. Ты не имеешь права меня обвинять. Всё, вы расстались. Он хочет идти дальше. Отпусти его.
– Я ничего не замечала, Люба. Клянусь. Если бы мне хотя бы раз пришло в голову...
– Конечно, не замечала. Куда там! Существуют только ты и твое удобство. Остальные должны подстроиться, смириться, привыкнуть. У тебя всегда всё было — полноценная семья, лучший парень, но тебе этого казалось недостаточно.
Она вновь вскакивает, делает рывок к столу. Судорожно разглаживает сложенные «пазлы». Берет скотч, пытается склеить, но получается плохо. Я смотрю на нее, не делая попыток помочь. Всё плохо, мы больше никогда не сможем дружить.
А еще мне ее жаль. Так сильно жаль! И кулон на ее шее не тот. Я хочу открыть рот и сказать об этом, но Люба скорее всего не поверит. Она плачет, и я молчу.
Наконец, отворачиваюсь.
– Всё это время ты притворялась моей подругой, а сама сохла по моему парню, – голос звучит максимально спокойно. Я тру лицо, потом стягиваю на затылке волосы. – Не представляю, как нам общаться дальше, и стоит ли. Я тебе многое рассказывала. В том числе про секс, ты кивала, а сама хотела быть с ним. Это в голове не укладывается.
Люба метает в меня острый взгляд.
– Я не просила, ты сама делилась. И да, я хотела быть на твоем месте. Да любая бы хотела, Юля! Он тебя домой к себе привел, устроил романтический вечер, зацеловал. А какой был у меня первый раз — ты сама знаешь.
Она содрогается и отворачивается. Вздыхаю. В ее плохом первом сексе я не виновата.
– Вы уже спали? Просто скажи как есть, и я уйду.
Она медлит. Потом усмехается и качает головой.
– Тебя только это волнует, да? Ты вообще в курсе, что у него проблемы, что он работает, дабы долги раздать? Что у него бабушка болеет, и он вечерами дома, чтобы сиделку отпустить. Ты хотя бы раз спросила, как у него дела?
– Если у него есть долги, то только по его вине.
– Иногда виноватым людям нужно немного поддержки, знаешь ли. Ты зацикленная на себе эгоистка.
– Это поддержку он нашел у тебя?
Глаза наполняются слезами, мой дзен дрожит, грозясь разойтись по швам. То, что Матвей спутался с моей подругой — это ужасно. Но то, что ему нужна была поддержка, а он за ней не пришел — сильнее в сто крат.
Почему не пришел ко мне?
– Юля, смирись уже с тем, что между вами всё кончено.
Мы смотрим друг на друга. Наконец, я отвечаю:
– Какая кошмарная ситуация. Мы влюбились в одного парня.
Люба качает головой.
– Те, кто любят, так легко не отказываются, не предают, не целуются с другими на всеобщее обозрение. Ты причинила людям вокруг много незаслуженной боли. Он тебе всё прощал, дрался за тебя, но какие–то же должны быть пределы. Ты его не любишь. Совсем. И ваш ребенок был бы несчастным, ты приняла верное решение тогда.
Волоски на коже дыбом поднимаются. Я вскакиваю на ноги.
– Ты не можешь знать, что я чувствую. И больше не смей ничего говорить о моих детях.
Направляюсь к выходу.
– Матвей поедет со мной на турбазу в выходные. Если ты правда желаешь ему добра, останься дома. Пожалуйста, Юля. Дай нам возможность побыть вдвоем и узнать друг друга получше. Дай нам шанс быть счастливыми.
– У вас другой возможности стать счастливыми нет, что ли? Странно. От меня его было ногами не вытолкать.
– Если ты не отвалишь, я ему расскажу, что ты сделала аборт. И он тебя возненавидит.
Я хватаюсь за ручку двери и сжимаю ее до белых костяшек.
– Не забудь упомянуть, кто эти таблетки мне притащил.
– Силком тебе их в рот не запихивали.
Оборачиваюсь. Самые страшные враги — когда–то близкие люди. Они знают, куда бить и с какой силой. Люба – заплаканная, растерянная, какая–то жалкая со своими бумажками в руках. Наверное, она и правда в него влюблена. Это и не мудрено: он хороший. Придурок, конечно, последний, но кто без недостатков? Но счастливой Люба не выглядит. Мы смотрим друг на друга, и нам обоим горько. Цена ее попытки обрести счастье ой какая высокая.
Как она меня назвала? Эгоисткой? Чуть прищуриваюсь и говорю с ледяным спокойствием: