увидит и порадуется. Или поругает. Но чтоб сразу.
Мать ни ругать, ни хвалить не стала, а пожаловалась:
— Руки у меня, дочуш, болеть стали. Так ноют по ночам, так ноют!.. Думала, ты мне на смену придешь.
— А помнишь, ругалась: с десятилеткой хвосты коровам заносить.
— Помню. А все ж коровенки — живые души. Не то что твой трактор.
— Зато в тракторе пятьсот лошадиных сил! — упорствовала Дианка.
В конце концов решили: что толку воду в ступе толочь, все равно вода будет, а идти лучше завтра к председателю и просить, чтоб хоть хороший трактор дал, а не развалюху какую-нибудь.
Назавтра, чуть только встало солнце, мать разбудила Дианку:
— Вставай, горюшко ты мое тракторное. Да молочка попей, прямо из-под Лысуни, парное.
Они вышли из дому и пошли росистой улицей, не замечая, как из окон следят за ними любопытные глаза: сбежавшая невеста пожаловала. Вчера да и сегодня утром они с матерью об Андрее даже словом не обмолвились, словно и не было его вовсе, но он-то был и сейчас, увидев Дианку, идущую по улице, так и замер у своего окна. Думал, к нему она идет прощения просить, но Дианка с матерью прошагали мимо. Лишь видел Андрей, как она подняла голову, чтоб поглядеть на аистов. Аисты каждый год прилетали в Веселые Ключи и селились на огромной, с отпиленной макушкой липе. А липа эта как раз и стояла возле Андреевой хаты. Вот Дианка и поглядела на гнездо аистов. Поглядела и порадовалась: раз аисты на месте, значит, все будет хорошо.
Несмотря на ранний час, председатель Федор Иванович был уже в конторе и азартно ругался с кем-то по телефону:
— А я тебе говорю: сто тонн удобрений — это капля в Черном море. И за спину агронома ты не прячься! С тебя спрос!
Увидев вошедших, он ладонью прикрыл трубку:
— Что у вас?
Дианка молча положила перед председателем диплом механизатора.
— Вот так птаха! — удивился Федор Иванович. — Да не ты птаха, не ты, — пояснил он в трубку, — ты — коршун. А тут ко мне такая птаха прилетела, что разговор я должен с тобой прервать. Адью.
Председатель взял в руки диплом, повертел в руках.
— Так вот, Мария Тарасовна, куда твоя дочь со свадьбы-то сиганула. Прямо на курсы механизаторов! А мы-то думали… Ну, молодец, девка! Такие люди нам позарез нужны. Вот только, что делать с ней, не знаю…
— Дайте трактор, тогда узнаете, — сказала Дианка.
— Трактор? Трактор дадим. Это не штука. А вот кто тебя в свою бригаду возьмет? Механизаторы, сама знаешь, народ суровый, а тут девчонка сопливая. Да не обижайся, не обижайся, это я так — любя.
Бригадир тракторной бригады Ульян Михайлович или просто Михалыч, как все его звали в деревне, стоял у двери, а как услышал разговор с Дианкой, так вперед выдвинулся.
— Я возьму, — сказал он. — Может, мои огольцы выпивать не будут. Стыдно им будет перед женщиной.
Сам Михалыч был непьющим и некурящим.
Председатель обрадовался:
— Ты ей, главное, фронт работ обеспечь! Да помоги на первых порах! А тебя, — обратился он к матери, — будем ко второму ордену представлять. Снова первенство по молоку взяла.
Мать только губами шевельнула, а выговорить ничего не могла — застеснялась.
Когда вышли из конторы, Дианка упрекнула мать:
— А сама не похвасталась!
— Эх, дочушка, — вздохнула та, — разве ж я за орден работаю?
Хотя Михалыч сказал Дианке выходить на работу завтра, она проводила до фермы мать и от нечего делать отправилась берегом реки к тракторному двору: поглядеть только…
Тропка виляла меж кустов, то спускаясь к воде, то поднимаясь на косогор. Дианка еще подумала: вот на этой тропке они и встретились однажды с Андреем. Господи, хоть бы сейчас не встретиться!
Подумала и тотчас же услышала за спиной быстрые догоняющие шаги. Не оборачиваясь, почувствовала: он.
«Сейчас ударит», — пронеслось в голове, и она резко повернулась к нему лицом. Андрей отшатнулся.
— Ну что стоишь? Бей! Ты ж за этим бежал? И право у тебя есть. Бей!
Глаза у Андрея были мутными, с похмелья, и бормотал он что-то несуразное:
— Аисты и те вместе… А я один. Систематически…
Дианка рассердилась:
— Не смей слова деда Тараса говорить! Свои придумай!
— И придумаю!
Андрей схватил ее за руку и тянул к себе, стараясь заглянуть в лицо.
— Ты что это наделала, а? И совести у тебя нету. Я, можно сказать, сколько уж ночей не сплю, все шарю рукой, ищу тебя рядом. А проснусь — никого. Добро б обидел чем. А то ведь ни одного худого слова. А ты? Эх ты! Ну ладно, что было, забудем. Пой-дем домой! Все прощу, словом не упрекну.
— Домой? — переспросила Дианка. Ей вдруг стало жаль Андрея. Значит, он все это время ждал, надеялся. — Не могу, — тихо сказала она, — не могу я, Андрюша. Ты прости меня, если можешь.
Андрей будто враз протрезвел, отпустил ее руку.
— Значит, другого любишь?
Дианка молчала.
— Любишь или нет?
— Люблю.
— Ну ладно, — вдруг смягчился Андрей, — давай сядем, разберемся как следует.
Сели. В кустах, над рекой, без умолку трещала сорока, словно беду накликала.
— Если б можно было в себе разобраться, - вздохнув, сказала Дианка, — а то живешь, будто в потемках. Вот сердце, например. Разобрал бы его, как мотор, скажем, и посмотрел бы, в чем там загвоздка. А разобрать нельзя. Вот и вытворяет оно с нами, что только хочет.
Она старалась говорить как можно мягче, чтоб ненароком не обидеть Андрея.
— Значит, это сердце тебе приказало со свадьбы удрать?
— Конечно. Я сначала и не думала. А потом, когда пьяный ты полез целоваться, тут оно и взбунтовалось.
— Ну, а дальше, дальше-то что оно тебе приказывает?
— Не знаю. Может быть, сходить в сельсовет и взять развод? — Она придвинулась к нему совсем близко, просила, умоляла его: — Андрюша, милый, ну что ты во мне нашел? Другую возьмешь, красивую, умную…
— Придется. Мне хозяйка в дом нужна, а не какая-нибудь вертихвостка.
— Вот видишь! — обрадовалась Дианка. — А не уехала б я…
Андрей достал из кармана пачку папирос, закурил. «Он и курить начал, — подумала Дианка. И вдруг будто острой иглой кольнуло в сердце: — А ведь в этом я виновата. Одна я…»
Она встала и пошла берегом реки, но не по тропке, а так, напрямик, по густой отаве. Роса жгла ей ноги, каблуки утопали в земле, она словно и не замечала этого. Не замечала и слез, бегущих по щекам, потому что слезы эти были легкие, как роса. Хорошо,
