точь-в-точь как у кудрявой Лильки. Но публика не роптала.
Конферансье утер пот со лба и заиграл озорную мелодию из старого водевиля.
– А сейчас появится та, кого вы с нетерпением ждете, – он выдержал драматическую паузу, – кокетка-шансонетка, – еще одна пауза для пущего эффекта, – несравненная Жи-Жи!
Все замолчали и уставились на освещенный круг в центре сцены, но мелодичный голосок зазвучал за спинами гуляк. Они резко оборачивались, сталкиваясь лбами и раздавая друг другу оплеухи, гости за столиками вывернули шеи, пытаясь разглядеть, что же там происходит. Певица шла сквозь толпу пьянчуг, которые расступались, отпрыгивали и пятились назад, и даже самые отпетые бузотеры не отваживались прикоснуться к Жи-жи. Она высоко поднимала подол длинной юбки из ярко-желтого шифона, чтобы не мешался под ногами. Тонкую талию облегал черный корсаж, несколько крючков на груди были расстегнуты вроде как небрежно, но это был точно выверенный ход, чтобы заинтересовать публику, но не показать при этом ничего лишнего. У самой сцены певица замешкалась, к ней одновременно бросились юный гусар и артиллерийский полковник.
– Я помогу, сударыня!
– В сторону, мальчишка!
– Что вы себе позволяете?
– Да я вас…
Мелодичный смех Жи-жи прервал их перебранку:
– Господа, не хватайтесь за оружие. Давайте хотя бы здесь отдохнем от этой ужасной войны. Я приму и вашу помощь, полковник, и вашу, граф.
Она оперлась на руки кавалеров и поднялась по грубо сколоченным ступенькам. Тонкий шифон просвечивал в огнях рампы и соблазнительно струился по стройным ногам при каждом движении.
– Как вы знаете, меня зовут Жи-Жи, и сегодня я расскажу вам правдивую историю из моей жизни, – сказала она и без всякого перехода запела:
– Я родилась в Париже,
В семье у парижан.
Жила, не зная горя,
Как роза южных стран…
Певица и вправду немного картавила, но публике это нравилось. “Нешто настоящая французка?” – галдели новички. “Ясен пень, оттудошняя,” – подтверждали завсегдатаи. – “Европу-то сразу видать!”
– Но вот в лесу Булонском, Где старый рос каштан, Мне встретился однажды Лихой разбойник Жан.
Округляя глаза и прикрывая губы веером в притворном смущении, певица поведала во всех подробностях, чем они с разбойником занимались на солнцепеке. Жи-Жи изредка бросала взгляд в сторону генеральской ложи, Мармеладов кивал ей и делал вид, что упивается коньяком. На самом деле выпил он только первую рюмку, а все прочие выливал на пол.
Исповедь юной парижанки заняла двадцать пять куплетов, один похабнее другого. Отзвучал финальный аккорд, кокетка поклонилась, давая возможность зрителям заглянуть к ней за корсаж. Артиллерист и гусар вскочили, чтобы помочь певице спуститься со сцены, но та ушла за полинявшую занавеску в углу, бесстыже покачивая бедрами.
– Ох и фифа! – досадливо шепнул полковник и опрокинул рюмку, которую заботливо подали собутыльники.
– После столь жаркой песенки всем нам не помешает освежиться, – Сидор скатился в зал, кликнул половых и велел растормошить забулдыг, уснувших у стены, а сам поспешил к столику Мармеладова.
– Понравилась наша Жи-Жи, ваш-ство?
– Голосистая птичка, – сказал сыщик, изображая изрядное опьянение. – Этакой крале я бы перышки пощипал.
– Что вы, что вы! Никак не можно-с, – закатил глаза конферансье. – Одно дело покуситься на генеральский столик, это еще могут простить. Но покуситься на генеральскую…
– Ах, вот как?! Птичечку-то уже изловили, – захохотал Мармеладов.
– Угадали, ваш-ство. Надеюсь, вам придется по вкусу и следующее выступление.
Пока они беседовали, на сцене появилась старуха в шелковом платье. Следом за ней Герасим вынес птичью клетку и поставил на фортепьян. Старуха заиграла на флейте, две канарейки подхватили мелодию. Сначала зазвучали короткие “фьюить-фьюить”, а потом целые россыпи разнообразных звуков. Гусары хлопали в ладоши, подбадривая певчих птиц, но те в ужасе замолкали, заслышав гром ударов. Сделав нескольких попыток доиграть, флейтистка вздохнула и с кислой миной ушла.
Конферансье вздохнул и снова грянул Оффенбаха. Пока плясали очередной канкан, сыщик с интересом изучал публику. Все были пьяны донельзя. Полковник полез на сцену, но гусары стащили его и швырнули под стол. Приятели Созинова вскочили на ноги, сжимая кулаки и хватаясь за сабли. В задних рядах затеяли их подзуживать: танцовщицы уже порядком надоели, а мордобой – забавное развлечение, если тебе лично по сусалам не прилетает. Гусары и артиллеристы стояли, покачиваясь и шумно дыша, нападать никто не спешил. Будь они чуть менее пьяными, дурная кровь взяла бы свое, и дело кончилось бы увечьями, а может и смертоубийством, но все уже наклюкались до такой степени, что лень пересилила. Полковник тяжело поднялся, сел за стол и, зачерпнув горсть квашеной капусты, приложил к ушибленному виску.
– Жи-Жи! – выкрикнул он. – Верните Жи-Жи, сволочи.
Засаленный фрак, тонко чувствуя настроение гуляк, не стал спорить. Заиграл знакомый французский мотив. Гусары заулыбались, захлопали, засвистели, приветствуя свою любимицу.
– Жи-Жи, крошка! Спой нам. Спой еще.
На этот раз куплеты оказались еще более фривольными, и поведали публике о свидании певицы с апашем из трущоб по имени Поль.
К Мармеладову подбежал половой.
– Желаете еще коньяку?
– Да что мне твой коньяк? – взревел сыщик и тут же зашептал с видом заговорщика. – Мне бы кой-чего поинтереснее.
Он дернул головой в сторону сцены.
– Я эта… – растерялся слуга. – Позову Сидора Ивановича.
– На кой ляд он мне сдался? Нет, Герасим, ты позови мне Му-му! Или как ее, куплетистку эту сдобную? А, Жу-Жу! Позови ко мне на tête-à-tête[21].
– Жи-Жи? Никак не можно-с…
– Ты мне фигли не крути! Я ж не за просто так, – Мармеладов выловил из кармана золотую монету и положил на стол. – Я ж с пониманием.
– Все равно не можно-с.
– Что ты там бубнишь? Мало? – сыщик повысил голос, чтобы услышал засаленный фрак. – Еще бери.
Поверх первого полуимпериала лег второй.
– Мало? Я и трех не пожалею!
Привлеченный блеском золота, появился конферансье.
– Что у вас происходит?
– Вот этот господин требует провести с Жи-Жи тету-тет, – пролепетал
