отвращение ко всему на свете.
– От-дель-ный, – повторил по слогам. – Не с солдафонами же мне сидеть. От них лошадьми несет за версту!
– Сейчас устроим… Герасим! – засаленный рукав взмахнул, подзывая полового в рубахе из розовой ксандрейки[17]. – Проводи-ка господина к лучшему столику. Он прямо у сцены, ваш-ство. Самые пикантности разглядеть сможете-с.
– Еще не хватало! Ваши канашки[18] ногами топочут, пыль летит во все стороны, – сыщик оттопырил нижнюю губу. – Мне что же, пить коньяк со щепками прикажешь?!
– Никак нет-с!
– А раз так, веди меня в ложу. Вон у вас угол отгорожен. Там и диван удобный, как я погляжу.
– Эх-м… То место для генерала держим-с. Нельзя занимать, ваш-ство, – пролепетал небритый. – Не ровен час, нагрянут-с. Охота ли вам с генералом ссориться?
– Да что мне твой генерал? – притворно надулся Мармеладов. – Я генералов не боюсь и тебе, песий сын, не советую. В войну с генерала какая выгода? Завтра отправят на Кавказ, и поминай, как звали. А я в Петербург надолго приехал, и коль понравится мне ваше обхождение – каждый вечер приходить буду. Между прочим, не с пустыми руками.
Он подбросил на ладони полуимпериал[19] и швырнул его прилизанному. Тот захлопал руками в воздухе, пытаясь схватить золотой, но не удержал и вынужден был согнуться пополам, чтобы прихлопнуть монету, зазвеневшую на дощатом полу. И все же прохвост исхитрился превратить свою нелепую позу в вежливый поклон.
– Как прикажете, ваш-ство! – не разгибая спины, повернулся к слуге. – Герасим, сбегай к Жи-Жи. Пулей лети! Она-то наперед знает, в какие дни генерал приезжает. Спроси, ждать его сегодня, али нет. А вы проходите, ваш-ство. Осмотритесь, может, знакомцев встретите. У нас весь цвет Петербурга собирается.
– Это, что ли, цвет? – хохотнул сыщик. – Загнул ты, голуба. А может и впрямь измельчала столица? Я здесь десять лет не бывал.
– Осмелюсь возразить, ваш-ство, – засаленный фрак проводил Мармеладова к генеральскому столику, отодвинул стул – неожиданно удобный, с мягкой спинкой, – и зашептал на ухо, представляя именитых завсегдатаев. – Извольте взглянуть налево. Полковник Созинов, герой кавказской кампании.
– Артиллерист, судя по мундиру.
– Так точно-с. Ранение при осаде Карса получил, в армию больше не вернется. Вторую неделю отдыхает у нас с сослуживцами. А там молодые офицеры, видите? Все из дворян. Кирсанов, Татищев, Шереметев, Алсуфьев.
– Тоже с фронта вернулись?
– Еще не были-с. В резерве пребывают, ваш-ство, ждут своего часа послужить императору.
– Из дворян, говоришь? – прищурился сыщик. – Небось, богатые родители деньжат отсыпали, вот их недорослей и не посылают на передовую.
– Тише, ваш-ство, умоляю! – запричитал небритый. – Не ровен час, услышат, а мне неприятности ни к чему-с.
– Ладно, ври дальше. Что за суровый бородач развалился у окна?
– Купец Лопатников. Первая гильдия! Семь лавок в Гостином дворе.
– Семь лавок? Неплохо, неплохо… И чем же торгует твой купец?
– Перинами.
– Перинами? Я бы не отказался на перинке-то вытянуться, – Мармеладов и вправду потянулся, раскинув руки. – А что забыл почтенный купчина в этой дыре?
– Интересуется одной канканеткой, после выступления завсегда отвозит ее ужинать, – игриво подмигнул халдей. – А покамест приглядывает, чтоб его кралю никто не облапил. За соседним столом, еще одна знаменитость – литератор Панютин.
– Что за литератор? – на секунду в сыщике проснулся критик. – Не читал такого.
– Ну, как же-с! В “Голосе” печатается. Намедни прописал, что Достоевский сумасшедший и сочиняет галиматью.
– Если так, он редкостный чурбан. Достоевский сочиняет гениальные романы! А чего же этот ваш Панютин здесь делает?
– Дык то же, что и все прочие.
– Пьет и блудит, стало быть? Но я не осуждаю, а горячо приветствую! Я, может, тоже захочу одну из ваших бабенок на ужин свезти, – скабрезно усмехнулся Мармеладов, продолжая разыгрывать роль. – Принеси-ка, друг ситный, для начала… Коньяку! Хорошего коньяку, слышишь, а не бурды какой… Да пусть твой Герасим почаще в мою сторону поглядывает. Я ждать не люблю!
– Как прикажете, ваш-ство!
Засаленный фрак испарился, но вскоре появился на сцене и закричал, перекрывая гул голосов:
– Заскучали, гости дорогие?
Публика в ответ засвистела и затопала.
– Сию минуту исправим. Только сегодня и только для вас – галоп инфюрналь[20]!
Он подпрыгнул, выбрасывая колено вперед, сделал вид, что поскользнулся и завалился на бок с чрезмерно-трагическим воплем. За столиками засмеялись, а из задних рядов на сцену полетела пустая бутылка. Фигляр поймал ее на лету, приставил горлышко к правому глазу и осмотрел толпу, будто в подзорную трубу. Зрители засмеялись громче.
– Пришла пора начать веселье, – заявил конферансье и сел к старенькому фортепьяну в углу. О, так он на все руки мастер?! Нет, похоже, просто жаден до невозможности и не хочет делить выручку с пианистом. Играет отвратительно, мотивчик Оффенбаха почти не узнать, но в такие притоны публика приходит не музыку послушать. Этим болванам куда интереснее поглазеть.
На сцену выбежали три танцовщицы в коротеньких юбках из перьев и завертелись, подбрасывая голые ноги вверх. Плясали они долго, лица и плечи уже заблестели от пота, а засаленные рукава все порхали над клавишами.
– Дай жару, Сидор! – крикнули из толпы. – Больше жару!
Небритый запел:
– Трам! Та-та-та-та-там-там! Поднимайте выше, тра-та-та-та-там!
– Выше! Выше! Вы-ы-ыше-е-е! – подхватили молодые дворяне, расстегивая мундиры. – Давай, Лилька! Давай, егоза кудрявая! Не ленись!
Последние фразы гусары адресовали пухленькой танцовщице, которая крутилась в центре. По тому, как насупился купец, нетрудно было догадаться, что именно эта барышня завладела его сердцем, а возможно, и кошельком. Егоза замерла, грациозно выгибая спину, сделала сальто назад, села на шпагат и послала воздушный поцелуй почтенному торговцу перинами. Тот густо покраснел, но привстал и поклонился зазнобе.
Гусары вскочили со стульев, зааплодировали. В задних рядах одобрительно зашумели. Артиллеристы молча выпили. Литератор записал что-то на манжете и откинулся на стуле в ожидании нового танца.
– Раз все довольны, – воскликнул Сидор из-за фортепьяна, – то почему бы не повторить, а?
Под одобрительный рев вышла другая троица. Эти плясали в ряд, перекрестив руки за спиной. В остальном различия было мало – те же куцые юбчонки, те же голые ноги, шпагат в конце вышел
