Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
бдительными. У Сооджин было три голосистых младших сестры, поэтому ей по большей части удавалось ускользать от родительского надзора. Никто из наших родителей ни слова не спросил о том, чем мы занимались в тот вечер. По крайней мере, пока.
– Я так думаю, когда его найдут, мы увидим это в новостях… Верно? – с надеждой спросила Хитер.
– Возможно, – осторожно согласилась Сооджин. – Но полиция может сохранить это в тайне, если занимается розыском подозреваемых.
– Обязательно должны будут заметить, что Скотт перестал появляться в школе. Кто-нибудь должен будет сделать какое-то заявление. – Сказав это, я поняла, как сильно ошибаюсь. В прошлом году один парень из одиннадцатого класса покончил с собой, а школьная администрация не сделала никакого официального заявления. Мы узнали о случившемся только из рассказов других учеников.
Сооджин добавила в волосы еще одну заколку, что никак не помогло удержать прическу.
– Не знаю, Бет. Возможно, мы никогда не узнаем о том, что произошло со Скоттом.
– Я знаю, что с ним произошло, – прищурилась Лиззи. – Этот долбаный козел пытался убить Хитер, но мы первые прикончили его, твою мать!
Мы застыли, пораженные. Неужели так оно и случилось на самом деле? Чем больше я об этом думала, тем сильнее укреплялась в мысли, что Лиззи права. От осознания собственного могущества у меня закружилась голова, словно я стала супергероем, у которого еще не было имени.
– Точно, да пошел он на хрен! – Хитер вырвала из газона пучок травы вместе с корнями, облепленными землей. Затем что было силы швырнула его на улицу. Пучок упал, но звука падения никто не услышал.
* * *
Новости появились, месяц спустя. В «Бюллетене округа Орандж» напечатали короткую заметку о том, что старшеклассник был убит «приезжими, вероятно, из Лос-Анджелеса». А затем группа каких-то родителей (а может быть, учителей) решила сделать из смерти Скотта назидательный урок. Учеников собрали в спортивном зале школы. Приехавший полицейский показал нам фильм об ужасах «травы и семян». Школьный консультант потрясал затрепанными брошюрами «Скажи наркотикам нет!» начала восьмидесятых. Затем директор говорил о страшной трагедии, оборвавшей жизнь подающего надежды юноши, и о том, что наркотики – это призыв о помощи, и еще что все мы должны докладывать о своих друзьях, принимающих наркотики. Толкнув меня в бок, Лиззи выразительно закатила глаза.
Я заметила в стороне приятелей Скотта. Они напряженно застыли, притихшие, что было им совсем не свойственно. По имени я знала из них только одного, Марка, потому что несколько месяцев назад прямо во время пикника он попытался бритвой вырезать слово «ПАНК» на своей тощей прыщавой груди. Мы приехали в парк, чтобы покормить уток, однако очень быстро все свелось к тому, что мальчишки стали выпендриваться друг перед другом. Выходка Марка явилась печальной пародией на то, что он видел в фильме про Сида Вишеса[18], однако Скотт нашел ее потрясающей. Он не переставал восхищаться тем, какой грязной была бритва, и тем, какими поразительными были жалкие на самом деле потуги Марка, до тех пор пока Лиззи не сказала ему заткнуться, пригрозив в противном случае не подбросить их обоих обратно до школы.
Мимолетные воспоминания о том разговоре то и дело прерывали сегодняшнюю лекцию о вреде наркотиков. Когда мы вышли из спортивного зала и отправились на третий урок, у меня мелькнула мысль, что на самом деле директор восхвалял способность Скотта выдержать десяток ударов ножом во имя панк-рока. Смысла в этом было больше, чем в том, что директор сказал на самом деле, назвав Скотта «подающим надежды». Наши учителя искренне полагали, что мы поверим, будто жестокие убийцы Скотта – не названные и обозначенные только мужскими местоимениями – силой затащили его на какую-то оргию, где и убили, когда он отказался принимать наркотики.
Мы с Лиззи возвращались домой из школы вдоль железнодорожного полотна, разрезавшего пополам два похожих друг на друга, словно зеркальные отражения, жилых района, скрывающихся за высокими шумозащитными экранами из газобетонных блоков. В детстве мы раскладывали на рельсах мелкие монетки и ждали поезд, чтобы увидеть, как монетки огненной дугой взлетят вверх или будут расплющены до неузнаваемости. Может быть, вагоны сошли бы с рельсов. Но, сколько раз мы так ни делали, нам потом так и не удавалось найти наши монетки. Локомотив как ни в чем не бывало тащил за собой груженые товарные вагоны, даже не подозревая о наших злонамеренных попытках.
– Хочешь курнуть? – Лиззи достала из кармана поношенной джинсовой куртки твердую пачку «Мальборо». Один наш знакомый работал на местной заправке и иногда (когда находила щедрость) продавал нам сигареты. Усевшись на рельсе, мы выкурили одну сигарету на двоих, передавая ее друг другу, до тех пор пока от никотина у меня не закружилась голова.
– Ты не чувствуешь себя странно? Какой-то другой? – вопросительно посмотрела на Лиззи я. – Будто мы теперь зло или что-то в этом роде?
Лиззи склонила голову набок, и ее многочисленные серьги сверкнули в лучах солнца. Сегодня ее платиновые волосы, намыленные и высушенные в форме жестких игл, беспорядочно торчащих во все стороны, напоминали смятый одуванчик.
– Нет, я чувствую себя абсолютно так же. Возможно, странно как раз это.
– Даже не знаю. – Впереди, ярдах в пятидесяти, виднелась крыша моего дома, возвышающаяся над шумозащитным экраном. Все дома в квартале были совершенно одинаковыми: их кровлю поддерживала в идеальном состоянии компания Ирвина. – Странно все, твою мать. – Опустив голову на колени, я подумала о том, что всего через год буду в университете.
– Давай мы сегодня вечером чем-нибудь займемся. Не хочешь сходить в кино?
Конечно, я хотела. Если не возникало никаких других мыслей, по пятницам мы обязательно ходили в кино.
– Зайдем ко мне домой и позвоним Хитер с Сооджин.
Кивнув, Лиззи смяла окурок о камень. Мы забрались на шумозащитный экран, ставя сапоги в щели между блоками, из которых выкрошился цемент, и спрыгнули на «зеленый пояс» вокруг пруда. В воде плескались детишки, их матери посмотрели на нас с неприязнью. Панкующие девицы вызывающе демонстрируют свое непослушание. Но, по крайней мере, они нас заметили.
Мой дом стоит в одном углу прямоугольного блока из пяти кондоминиумов, имеющих общие стены, эдакий образец пригородной архитектуры – пятерняшки. Все боковые фасады выходят своими одинаковыми кривобокими лицами на тихие улочки, у каждого по три окна и дверь, выкрашенная в светло-коричневый цвет, типичный для семидесятых. Но у угловых домов (таких, как наш) есть одно дополнительное окно в стене, выходящей на улицу. Отец называет наш дом «модель делюкс», но, по-моему, не очень-то этим доволен. У нас в доме строгое правило: шторы должны
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
