Танец этот словно сам желал продолжаться — хотя бы как-нибудь, — и был он жутким, нелепым, мучительным. В те моменты, когда ее глаза открывались, она могла видеть устрашающую ненависть на лице Рут. Девочка повторяла: «Глупый медведь! Скрипка!», заставляя Мари кружиться в нелепом танце. Медвежонок пытался собрать все свои силы, чтобы выпасть из рук девочки еще раз. И вот у Мари помутнело в уголках глаз. Неприятные ощущения достигли такой силы, что почти превратились в наслаждение. Казалось, ее глаза вот-вот расколются оттого, что так резко закрываются и открываются. Ей хотелось выкрикнуть: «Сильнее! Еще!»
Но пытка закончилась так же внезапно, как и началась, словно буря, которая так и не разразилась. Рут спокойно посадила Мари на подушку, лежавшую на кровати, разгладив ее черную бархатную юбку. На лице Рут появилась мучительная сосредоточенность, как у мамы, когда та делала узелок на шитье. От этой тряски у Мари кружилась голова, и она могла лишь мрачно созерцать происходящее, стараясь постичь гипнотическую суть этого. Рут продолжала молча гладить рукой по бархату и, казалось, ни о чем не думала.
— Рут, — обратился к девочке папа.
Мари вздрогнула. Рут тут же обернулась в смущении.
Мари до сих пор видела неясно. Именно теперь ей сложно было поверил, в то, что кроме нее и Рут в этом мире есть кто-то еще. Но здесь присутствовал этот человек, стоящий в дверях, очень высокий и худой, который выглядел, как всегда, озабоченным и грустным. Картина представлялась еще более странной оттого, что папа никогда не заходил в комнату девочек: это было не его царство.
Он кивнул в сторону комода:
— Это и есть скрипка, которую ты сегодня сделала?
— Да, — неловко ответила Рут.
Он рассержен или это простое любопытство? Из-за того, что Рут только что делала с ней, Мари даже надеялась на то, что девочку накажут. Мысленно медвежонок перечислил все правила, которые Рут могла нарушить за сегодняшний день. Но девочка выглядела абсолютно невинно. Как обычно, ее часть комнаты отличалась от уголка Хелен идеальным порядком, и, несмотря на утреннее копание в груде старых вещей в подвале, Рут удалось не испачкать свое белое платье и носки.
Папа взял в руки самодельный инструмент.
— Неплохая скрипка, — сказал он, скривив лицо.
Сейчас Мари с такой силой ненавидела этот предмет, что ей было приятно услышать эту шуточку.
— И ты читаешь «Науку и здоровье»? — спросил папа, кивая головой в сторону томика, лежавшего у Рут на кровати.
— Ага, — ответила девочка.
— Девятилетним девочкам рановато читать такие книги.
— Знаю.
Мари надеялась, что папа выскажет свое неодобрение, однако он снова принялся рассматривать скрипку.
— Вообще-то она не играет, — признала Рут. Возможно, она думала, что, если покажет, будто знает правду, это сыграет ей на руку, ведь она определенно накликала на себя беду. И затем она пошутила: — Мари помогала мне.
— Ну что ж, поэтому-то скрипка и не играет, — рассмеялся папа.
Мари задумалась о том, как могла бы вспыхнуть желтым пламенем ярости и разочарования. Это бы привлекло их внимание. Ведь она уже поняла по тону голоса папы, что он скажет далее. Она увидела, как вдруг все изменилось до неузнаваемости и как Рут добилась своего.
Папа нахмурил брови.
— Я считаю… — начал он, слегка постукивая по тонкой древесине крышки портсигара. — Рут, мы купим тебе настоящую скрипку.
Бедному медведю показалось, что с потолка цветной тучей стали падать незаслуженные сладости. Рут словно замерла. Мари наблюдала за тем, как эти щедрые подарки все сыпались и сыпались на девочку и ее отца.
Почему Рут всегда получает желаемое, а Мари — нет?
Как бы то ни было, медведь не мог не видеть, какую исключительную ценность представляла для Рут скрипка. Он почувствовал острую боль в глазах. Как могла она поскупиться на чудо? В отличие от остальных, Рут знала, чего хотела, упорно этого добивалась и получала желаемое.
— Да? — спросила она кротко. Она не кинулась папе на шею, поскольку знала, что он этого не любит. И лишь спокойно смотрела на него.
Мари была изумлена этой робкой, но хитрой гибкостью поведения. Мари должна была признать, что это действительно помогло. Дом был похож на лабиринт, и Рут находила верный путь.
Папа говорил о том, когда они собираются покупать скрипку, как они найдут для Рут преподавателя, и пятился назад, чтобы выйти из комнаты, будто он засиделся там дольше положенного времени. Выходя, он предупредил, что ужин уже почти готов.
— Я только дочитаю еще одно стихотворение, — сказала Рут.
Она и Мари остались одни. Дождь великодушия затих. Казалось, Рут не знает, что делать. Она взяла Мари на руки и крепко обняла ее; злость медведя нисколько не утихла, однако он не удержался от того, чтобы не запищать; а Рут, счастливая, передразнила его:
— Пии.
Мари не поддавалась и не сопротивлялась объятиям Рут. Этого не делал и Винки в руках воспоминаний. В тот вечер детство Винки закончилось, а детство Рут еще продолжалось. Ведь тогда Мари осознала, что она упала с колен Рут не по своей воле. Она лишь оставалась тем, чем была. Неужели бы она осталась такой навсегда? Она чувствовала, как слезы Рут намочили ее блузку. Вскоре у нее появятся новые миражи, но в данный момент она не питала никаких иллюзий. Она была не настолько никудышным медведем, чтобы отвергнуть свой долг — долг выслушивать, утешать, обнимать. Когда Рут обняла ее еще крепче, Мари снова запищала. Через плечо девочки в узком окне она видела свет летнего вечера, просачивающийся сквозь листву. На такой свет она смотрела впервые — желто-золотой за зеленой решеткой. Впереди было еще столько лет, и каждое из них будет напоминать об этом лете, когда она созерцала кривой потолок и узкое оконце, когда она теряла и приобретала одновременно, когда ее глаза были широко раскрыты и когда ее обнимали.
Винки осужден
Одноцветный седан со скрипом притормозил у большого зеленоватого здания без окон, с квадратной белой крышей, похожей на крышку коробки от обуви.
— Хорошо, мисс, выходите, пойдемте, пойдемте, пошли, пошли, мисс, пойдемте, — говорили два агента, хотя Винки не оказывал ни малейшего сопротивления, когда они открыли заднюю дверь, вытащили его из машины и повели настолько быстро, что его ноги попросту волочились по земле.
«Да уж», — подумал медведь в ярости.
В здании стоял сильнейший запах дезинфицирующего средства. Агент неприветливо поздоровался с двумя тюремщиками, сидящими у стола за окном с толстым стеклом.
— Аль.
— Джо.
— Майк.
— Мэри Сью.
Казалось, здесь все знают друг друга.
