- Да, странно, - недоумённо произнесла она. – У тебя кожа как у блондинки и волосы вовсе не жёсткие, как мне…показалось.
Я поймала её руку.
- Всё нормально, - мягко сказала я. – А можно я спрошу…почему ты не видишь?
Дарис отстранилась, и Тимто задвинул её за себя.
- Ну всё, хорош, - грубовато оборвал он. – Мы же не спрашиваем, почему ты не ходишь!
- Извини, - виновато произнесла я. – А я и не скрываю, почему оказалась в кресле. Я упала с лошади.
- Это всё Рут, - хмуро сказал Беан, с сочувствием взглянув на меня.
Тим замялся. Видно, что ему хотелось спросить, кто такая Рут и при чём тут она, но после того, как сам запретил расспрашивать Дарис, мальчик не решался.
- А я такой родился, - вместо этого сказал он. – Ну передумали пальцы расти, я всё равно всё это рукой могу делать! Хоть носить, хоть держать. Только подтягиваться не получается, - грустно сказал он, с завистью взглянув на Беана.
- Ну и не о чём расстраиваться, - миролюбиво закончила я неприятный разговор. – Другие, бывает, и хуже живут. Так что нам, можно сказать, повезло.
И наши новые знакомые согласились.
В попрошайничестве была и своя привлекательная сторона. Детей на целый день отправляли из приюта, они часто бывали в городе, видели других людей. Всё это создавало иллюзию свободы. Старшие девочки, помогавшие на кухне, не имели и этого.
Совершеннолетними здесь становились в девятнадцать, значит, встану я или нет через год, в приюте меня не оставят. По крайней мере, в качестве воспитанницы. Да мне и самой тяжело было бы здесь оставаться. Душа моя рвалась на волю, к солнцу, теплу, к морю, которое призывно искрилось на горизонте.
И мой первый выезд к храму запомнился мне не чувством унизительной беспомощности, а именно ощущением свободы. Две здоровые девочки убежали к храму, не дожидаясь нас, и мы не спеша отправились вслед за ними. Беан катил коляску, Тим опекал Дарис.
После промозглой сырости приюта мы с наслаждением подставили свои лица жарким солнечным лучам.
Тимто очень хотелось покатить коляску, и Беан согласился, взяв шефство над Дарис. Впрочем, помощь ей почти не требовалась – как видно, девочка выучила дорогу до храма наизусть. Я прижимала к себе мою картину и молилась про себя, чтобы её купили.
Перед тем, как отправиться на промысел, я в подробностях расспросила брата о местных деньгах. Для верности соотносила с нашими рублями и копейками.
Биз была самой мелкой, деревянной монетой с особой насечкой. Сто бизов собирали один юрт – каменную монетку, десять юртов – один тум – медяшку, десять тумов – один лур – серебряный, и, наконец, десять луров – один грай, или золотой.
Получалось, что бизы – копейки, юрт – рубль, тум – десять рублей, лур – сто рублей, и грай – одна тысяча рублей. Конечно, курс местных денежек я не знала, но и так понимала, что он повыше нашего рубля. Получалось, что Дарис с Тимто накопили четыре тысячи. Я посочувствовала ребятам. Как бы ни была значима эта сумма, до двухсот граев была дорога длиною в жизнь. Но эти двое не сдавались. Может, просто считали плохо, может быть, не могли по-другому, потому что жить без надежды невыносимо.
Мы с Беаном решили оценить картину в два лура. Если нам удастся выручить эту цену, один можно взять себе, а другой отдать по возвращении. Тим говорил, что за день они редко набирают больше лура – благочестивые горожане чаще бросали в баночки для подаяния бизы, чем юрты, и уж совсем редко перепадал тум.
Конечно, я понимала, что взвинтила непомерную цену для этих мест. Я не дала усомниться Беану, что у нас всё получится, но в глубине души вовсе не чувствовала этой уверенности. И материалы валялись под ногами, и идея далеко не нова. Но…почему бы не попробовать?
Коляска подпрыгнула, переезжая небольшой парапет и остановилась.
- Ближе нельзя, - сказал Тимто, с опаской поглядывая на юркого мужичонку, сновавшего среди прихожан, подходящих к службе.
Наверное, дальше начиналась вотчина профессиональных попрошаек. Я разглядела, что один рукав вёрткого мужичка был заправлен за пояс, значит, у него не было руки. Зато второй он цеплялся за рукава проходящих прихожан и слезливо ныл, выпрашивая подаяние.
Я опустила глаза. Больше всего я боялась, что сейчас Тимто и Дарис заведут ту же песню. Но прошла минута, а ребята молчали. Толпа обтекала нас, будто мы были просто деревом или камнем на их пути.
- Переверни картину! – прошептал Беан, и я, очнувшись, быстро проверила, крепко ли держатся камни.
- Смотри на людей, - тихо посоветовал с другой стороны Тим. – Не сиди так, будто тебе за себя стыдно.
Конечно, мне было стыдно. И горько, что я, взрослая тётка, ничего не смогла придумать, чтобы избавить от этого позора восьмилетнего мальчика. Беан примолк, пугливо посматривая по сторонам.
- Смотри! Вот та девочка! – воскликнул Тимто.
Я посмотрела на длинную цепочку детей, выстроившихся возле входа в храм. Наверное, этот обряд прикосновения к Светлейшему был сродни первому причастию, потому что все дети были примерно одного возраста – лет семи-восьми и очень нарядные.
Неподалёку от этой детской очереди стояли взрослые - родители или, может быть, крёстные, хотя наверняка они здесь назывались по-другому.
Среди этих взволнованных тётушек, девиц и молодых людей выделялся один мужчина – и своим ростом и запоминающейся внешностью.
Нет, он не был красив. Скорее, он напомнил мне Рочестера из «Джейн Эйр». Жизнь хорошо потрудилась над этим человеком. По лицу его пролегал шрам – от рассечённой брови к скуле, как ещё глаз остался цел! Незнакомец едва заметно хромал – я заметила это, когда мужчина подошёл к малышке в белоснежно-пенном платье. Я взглянула на девочку со странным чувством. Мне вдруг показалось, что так выглядела бы моя дочь. У неё были такие же, как у меня, зелёные глаза, тёмные, сейчас тщательно завитые волосы, точно такой же, только ещё маленький, нос и даже крохотная родинка у виска!
Я была так впечатлена этим удивительным сходством, что не сводила с малышки глаз и совсем не заметила, что возле меня остановился тот самый ушлый мужичок, собирающий милостыню с прихожан храма.
- Что это? – спросил он, ткнув в картину, которую я держала в руках.
Я перевела на него всё ещё бессмысленный взгляд.
- Это картина, - тихо сказала я, не уверенная, что здесь знают слово «аппликация». – Я продаю её.
Лицо нищего мигом изменилось, как будто и не было ещё несколько минут назад подобострастного попрошайки, выпрашивающего монету.
- Продаёшь? – угрожающе переспросил он, как будто сомневался, что плохо расслышал. – Возле храма в День Прикосновения к Светлейшему?
Я выругалась про себя. Конечно, я не знакома была с местной религией, но догадаться, что возле храма можно было торговать только свечами и какими-нибудь тематическими открытками, могла. А сейчас я чувствовала, что ступила на зыбкую почву.
