и опыте общения с женщинами. Настя поняла, что я не поверил. Вопрос о том, зачем она пришла, не прозвучал — но был абсолютно очевиден. Не все слова нужно произносить вслух.
Но это я понимал, со своим жизненным опытом. А вот Настя, когда села поближе ко мне, зачем-то ещё и начала говорить.
— На самом деле я… Ну да, я вас узнала. Я следила за всем этим, что… ну, происходило. Новости и всё такое. Вы. Давно уже… в общем, понимаете… я бы хотела…
Семи пядей во лбу не требовалось, чтобы понять, чего она хотела. И было бы нелепо утверждать, будто я сообразного природе влечения не испытывал — что тогда, играя «Аквариум» на аккордеоне, что теперь.
— Настя, не надо.
Она посмотрела мне в глаза: совсем придвинувшись, едва не коснувшись носом.
— Но я очень этого хочу.
Понял уже, не дурак…
Нужно было её прогнать, конечно. Это я тоже прекрасно понимал. Мало ли, кто чего хочет — это не нужно ни мне, ни уж тем более ей. Настя неловко приобняла меня, положила голову на плечо. Вышло почти до слёз трогательно. Вот Вован бы не понял… Он совсем не такой, как я.
Вован сейчас выкинул бы Настю с участка за шкирку, а мне отвесил бы по-дружески подзатыльник и назвал дебилом. Только он далеко. Занимается моими проблемами, хотя абсолютно не обязан это делать — просто «для этого и нужны друзья»… а я? Чем я занимаюсь?
Осложняю положение пуще прежнего? Столько лет — ума нет…
Я чувствовал неровное дыхание Насти и гулкое биение её сердца. Ласковое тепло бледной, как Луна, кожи. А себя чувствовал идиотом, который вечно до последнего запрягает, а потом несётся напролом, как слепой лось в горящем лесу. По-русски, ага.
Тут послышался гул мотора: к воротам подъехала машина. И я сразу же понял, что это не Вован.
Что уж там: даже Настя поняла. Вскочила, как ошпаренная, опрокинув со стола чашку — и ладно бы в сторону ломанулась или в дом… так нет. Навстречу.
— Прохор! Мы знаем, ты там!
— Стой! — я успел схватить Настю за руку, оттащить назад, за себя. — Не лезь!
— Но я…
— Сиди!
— Прооохор!.. Не дури, некуда больше бегать! Выходи по-хорошему!
Ну да, «по-хорошему» — будто теперь меня при любом развитии событий могло ожидать нечто хорошее. Кто обчитается романов Энн Райс, забьёт себе голову глупостями — а кто сериалов про ментов обсмотрится и ведёт себя не лучше.
Но мне-то что? Я давно ничего не боялся и не планировал начинать. Судьбу в магазине не купишь, она уж какая есть… Страшно было только за Настю. Старому бабнику вроде меня много не нужно, чтобы ощутить ответственность за женщину.
— Спокойно! — крикнул я, уже различив за оградой голубые огоньки. — Тут я, тут! Сейчас выйду! Вы только сами не дёргайтесь! У меня девчонка тут, она…
— Быстрее, сука, выходи! До трёх считаем!
Да вы, говноеды, видать — дальше трёх-то счёту не обучены… Нажретесь «синьки» своей, глазами засверкаете, аки фарами — и несёт вас нелёгкая! Я пытался затащить Настю в дом, но она упорно сопротивлялась: сама хотела защитить меня, как это ни смешно. «Человек героической судьбы», ничего не скажешь…
— Раз!
— Валите отсюда! Он ни в чём не виноват!!!
— Настя, я тебя прошу…
Зажглись прожекторы на крыше тяжёлого автомобиля, свет заставил зажмуриться. Голубоглазым никакие прожекторы не нужны — это тоже эффекта ради… как в кино.
— Уроды!!!
— Два!
— Да выйду я сейчас! Спокойно!.. Девчонку, ироды, не погубите!
Настю-то они в охотку убьют вместе со мной, это было ясно. Такие разбираться не станут. Упыри, одно слово…
— Три!
А голубые глаза-то не у всех. Трое… нет, четверо. Остальные-то совсем дураки, как Вован сказал бы — «шестёрки». Вынес мой друг из столь лихо прошедших «девяностых» бандитский жаргон, у меня вызывающий только смех и брезгливость. Но иногда именно подобная лексика описывает вещи наилучшим образом.
Дико взревел мотор. Джип, наверняка семиместный и бронированный, без труда снёс ворота, переехал лежавший перед ними велик и едва не врезался в гараж. Я было схватил Настю в охапку, но девушка, которой от глупого чувства «справедливости» и известного желания совсем отказал инстинкт самосохранения, вывернулась.
— Он не виноват!!! Он же…
«Вжик». Конец фразы утонул в хрипе: Настя вздрогнула, некрасиво скрючилась и начала оседать. Я успел заметить оперение арбалетного болта прежде, чем девушка рухнула под стол. Ей всё ещё можно было помочь, но теперь…
…уже не так. По-другому.
Голубые огоньки рассыпались вокруг машины: ещё мгновение — веранду возьмут в клещи, и тогда мне суждено только быть расстрелянным в упор. Без суда, который всё равно стал бы лишь отсрочкой понятного финала, так что враги действовали вполне разумно.
Но и я, пусть в плохой форме, всё-таки был не лыком шит. Согнулся, прикрылся столом, скользнул через дверь дома… Планировку запомнил хорошо. Вон там чулан, да? Бутылок двадцать, Вован? А мне и одной хватит.
Конечно, в дом уже ломились: кто через дверь, кто через окно. Я опрокидывал за собой советскую мебель, преграждая противнику путь. Треск, грохот, тяжёлые шаги, крики — это фон, не имевший для меня никакого значения. Значение имел только чулан.
Рыться в нём не пришлось: вот старый холодильник в углу. Такой… с ручкой вроде автомобильной, небось — ещё упомянутого моим товарищем Сталина видел. Бутылки — на месте…
Возиться с пробкой я не стал: кое-как то ли отломал, то ли отбил горлышко — сам не понял. И хлебнул холодную, вязкую жидкость вместе с осколками стекла.
Не обманул Вован: напиток отличный. Не свиная, не коровья, не прочие суррогаты: настоящая человеческая кровь, и при том отменного качества. Не с бомжа или какого-нибудь вонючего гастарбайтера, которого никто не хватится, слитая — донорский продукт.
Завязка мне была на пользу, это правда... но куда деваться? И гости знали, что крови я давно не пью: потому так красиво подъехали, разве только без цыган с медведем. Даже не днём, хотя тем, которые с голубыми глазами, тоже ночью сподручнее.
Они ведь почти вампиры, просто ненастоящие. Суррогат, эрзац. Такой же, как свиная кровь вместо человеческой или нелепые многоэтажки, пожирающие русскую деревню. Клин клином вышибают: так противники «альтернативной разумной жизни» разумно рассудили.
Первое, что случилось
