Королева хайвея
Я закурил прямо на заправке, потому что мне уже на всё было плевать.
Сигарета в пальцах левой руки, а пальцы правой обхватили рукоять пистолета: заткнутого за пояс, прикрытого кожаной байкерской курткой. Этот парнишка за кассой, прыщавый и нескладный… но наблюдательный. Я был почти уверен, что он узнал меня. Немудрено.
Вдыхая щекочущий горло дым, я размышлял: жить парнишке дальше или нет?
Места глухие. Эта заправка — пара колонок да крохотный магазинчик на обочине шоссе. Хайвей прямой как стрела, пейзаж во все стороны одинаковый. Ровная земля, кое-где поросшая кустами, а где-то заболоченная, залитая зеркальной водой. Небо без единого облачка, палящее солнце. До горизонта туда-сюда — ни одной машины.
Да, места тихие, но телефон у сукина сына точно есть. И он им воспользуется, если узнал меня. Любой воспользуется, учитывая размер вознаграждения…
Но я решил, что убил уже достаточно людей. Да и весь мой побег — суть оттягивание неизбежного финала. Не так важно, кто именно поможет полиции меня настигнуть и поможет ли кто-то вообще. Сколько я выиграю, записав ещё одну душу на свой счёт? Неделю? День? Пару часов? Без разницы.
Перед смертью-то не надышишься. А сдаваться живым я не собирался. В тюрьме делать нечего: ничего там хорошего нет.
Так что я бросил бычок, потушил его подошвой ворованного сапога из крокодиловой кожи и сел в тачку. Сцепление, поворот ключа, сцепление, первая, газ, сцепление, вторая, газ. Поехали.
Машины — дерьмо. Как говорится, четыре колеса возят задницу, два — душу, но выбора сейчас не было. Одна радость: в тачке удобно слушать музыку. Я поправил пистолет, чтобы не упирался в пах, а после протянул руку к магнитоле. Из скрипучих динамиков запел Джим Моррисон. Queen of the Highway — хит с его предпоследней пластинки. «Она была принцессой, королевой шоссе…»
Когда жили такие музыканты, у мира оставалась небольшая надежда. А что теперь? Зачем эту планету, которой можно поставить только ноль, не сожгли в очищающем ядерном пламени? Вы спросите, кто бы нажал на кнопку… я! Я тот самый человек. Так было бы лучше.
Кстати, я смутно помнил какую-то историю про дорожную королеву. Если точнее — помнил сам тот факт, что когда-то слышал её. Ни единой подробности. По телеку рассказывали? В кино? Или мне поведал это какой-нибудь пьяный дальнобойщик, обдолбанный хиппарь с засаленными патлами, злобно зыркающий байкер в чужих цветах, разодетый чёрный сутенёр?..
Джим допел до слов о слепом тигре. Ха… я бы согласился жить кем угодно: червяком, пауком или, скажем, крокодилом. А человеком можно жить, только если голову ватой обмотать… да и вата — дрянь! Только о военном госпитале напоминает.
И следующая строка песни была в тему. Монстр, одетый в чёрную кожу... Спросите любую журнашлюшку: вам обо мне расскажут всё. Правду, только правду и ничего кроме правды — положив руку на Библию и член на цензуру. Абсолютная правда — редкая и опасная вещь для профессиональной журналистики, но в моём случае все репортажи правдивы.
Солнце светило прямо в лобовуху, превращая тонкую трещину на ней в подобие яркой молнии. Ощутимо припекало, но воздух задувал в открытые окна. Хорошо! Я во всё горло пропел припев вместе с Джимом.
А потом увидел её.
И со спины было понятно, что это совсем молодая девчонка. В яркой футболке, почти неприлично коротких шортиках, кедах. Она брела вдоль шоссе, и по каждому движению ясно виделось: устала. Короче, я решил её подвезти.
Не подумайте, будто что-то этакое задумал. И нет: не записался в добрые самаритяне. Зачем же я это сделал? Просто так. Потому что мог. Мы обычно не очень ценим возможность делать то, что хотим, пока не потеряем. Чтобы вы знали — эта граница не чета мексиканской, она без колючки и блокпостов. Легко не заметить, как пересечёшь…
Девчонка охотно прыгнула на переднее пассажирское, удобно разместила свою упругую попу на нагревшемся от солнцепёка кожаном чехле. Широкая-широкая улыбка, очаровательно наивные голубые глазёнки. У неё были длинные волосы приятного цвета: знаете, когда можно назвать и блондинкой, и рыжей. А ещё классная грудь: не очень большая, но девочка не носила лифчика, так что тонкая футболка позволила легко оценить форму. Форма просто идеальная.
Не-не, я ничего такого не подумал. Ну, может быть… чуть-чуть.
— А куда вы едете?
— Мне всё равно. Куда тебе нужно?
— Ну, я шла на нашу ферму. Это уже не очень далеко… наверное, полчаса ехать до поворота. Ну, на грунтовку. Если бы довезли меня до поворота… это было бы очень мило.
Она округлила глазки, как котёнок. Ах, детка: я сегодня самый милый человек на свете, поверь!
— Довезу тебя до самой фермы.
— Спасибо!.. Вы такой добрый!
Танец в бесформенном полуночном водовороте, надежда на то, что всё это продлится ещё хотя бы немного — так кончалась песня The Doors. Слабая надежда. Как в другой их песне говорится сходу — «это конец, милый друг». Ну, какое-то время у меня ещё оставалось. Почему бы не потратить его приятным образом?
— У вас красивая машина.
— Она не моя, но спасибо.
— Это «Додж»?
— Нет, это «Шевроле». Модель «Импала», 1967 года. Лучший год в истории. Слышала про «Лето любви»?
— Нет, не слышала.
— Ну, может быть, это и к лучшему.
— А у нас старый «Форд». Пикап. Мы…
Дальше она начала рассказывать какую-то чушь про быт на ферме в глуши — я толком не слушал. Думал только, не торчит ли рукоятка ствола, не выдаёт ли. Меньше всего хотелось напугать этого ангелочка. Славная девочка, словно героиня того фильма… эх, я забыл название. Про придурка, косившего под Джеймса Дина, про дорогу и про убийства.
Мы доехали до поворота, свернули на просёлок. Ферма показалась вдали ещё минут через десять: довольно убогая, как и следовало ожидать.
— Только у меня нет денег… — она виновато потупила глазки.
— Да брось, мне деньги не нужны. И ехали всего ничего.
Денег-то у меня были полные карманы: тугие пачки мятых купюр с разными портретами. Но что я на них теперь куплю? Я вообще никогда не относился к деньгам серьёзно. Они — пыль на шоссе. Сегодня есть, завтра нет, послезавтра привалило. А уж
