на меня, улыбнулась.
— Вы, может, взяли какую-то гадость в киоске паленую, а?
Я замотал головой, мол, да вы что!
— Ну ладно, ладно. Верю. — Она тяжело вздыхает. — Хорошие вы ребята. Ты, Глеб, Сережка… Ну иди уже иди, нечего тут со мной. Я ведь знаешь, говорить-то могу сколь угодно. Не с кем вот только. Мой-то, знаешь ведь какой…
— Знаю.
— Никита! — донеслось из комнаты визгливое. Серый явно нуждался в помощи.
— Иду, иду! — ответил я, вернулся в комнату.
В комнате Петрович чинно и важно ходил от стенки к дивану величественно, заложив руки за спину, как царь по своим покоям, иногда оживленно жестикулируя и, по всей видимости, вдалбливая «неразумному отроку» Сергею что-то очень важное и глубокомысленное. Тот сидел с отсутствующим видом, перелистывая очередной пожелтевший от времени журнал «Огонек». На столике перед ним расставлены тарелки с салатами и порезанным салом, все это почти не тронуто, в отличие от большой бутылки водки, выпитой примерно на треть.
— Ну, понял ты, наконец? — спросил Петрович, поставив в своей речи напоследок жирную точку, видя, что я вошел.
— Да понял, понял! — нехотя ответил Серый.
— Ни хрена ты не понял, — махнул на него Петрович и, обратился ко мне. — Никита, наконец-то! А мы уж думали так и просидишь весь вечер на кухне с моей э..!
Я сел на диван, пытаясь уловить его взгляд. Петрович ловко разлил по стопкам, потер глаза.
— Ну, гаврики! — он поднял свою стопку. — За праздник!
— Праздник, ага! — повеселел Сергей, поднимая свою стопку.
— Да, праздник, Сереженька! Ты нужды не видал! В девяностые ты еще только родился, а мы вот на своем горбу перестройку делали!
— Чей-то не вижу у вас горбов, перестройщики! — ляпнул Серый и замахнул.
— Знаешь что, Сереженька, — Петрович от негодования даже опустил руки. — Ты вот иногда как ляпнешь — в морду тебе дать сразу хочется!
— Чего это? — удивился Сергей, едва не поперхнувшись от лазами поька! — скау. олжает. — чик?емся. нта, чтобы ее выкурить. внезапной перемены в голосе коллеги.
— А того это! Нужды ты, говорю, не видал, мальчик. Свобода тебе по рождению дана. А мы ее кровью выбивали! Но вот сейчас на кой мне такая свобода — когда все есть и купить не на что? А? Молчишь? Вот и молчи, коль ни хрена не знаешь в этой жизни!
Сергей удивленно посмотрел на меня.
— Чего это он, а?
Петрович падает в кресло и начинает кулаками растирать себе глаза.
— Что у тебя с глазами, Петрович? — спросил я, закусывая свежим салатиком.
— Да черт его знает! Щиплет и режет, будто на сварку насмотрелся, хотя ничего такого… сам не пойму.
Я подошел к нему, присел на корточки у его ног.
— Ну-ка покажи. Да убери ты руки-то.
Петрович нехотя убирает руки. Я всмотрелся в его глаза. Вот, началось и у него — глаза темно-серые, без зрачков и всяких прожилок, словно накачанные дымом шарики.
Я посмотрел на Сергея и подозвал его.
— Ну-ка, студент, посмотри. Может ты чего-нибудь умного скажешь.
Серый, нехотя оторвался от стола, подошел. Натянув на переносицу очки, вгляделся в лицо Петровичу.
— Хм, что-то стганное, Никита, согласен, никогда такого жирного прыща не видел.
— Да что ты вообще в жизни видел, чучело в биноклях! — огрызнулся Петрович и отпихнул его.
— Да кое-что и видел! — обиделся Серый и спешно вернулся на диван. — Больно-то мне и надо было смотгеть!
— Вот и не лезь больше ко мне!
Я подсел к Серому, схватил за руку, прошептал прямо в лицо.
— Ты что, ничего не заметил? В его глазах?
— Да что ты! — отстранился он. — С тобой все нормально?
Петрович встал, угрюмо ворча, подошел к столику, налил себе полную стопку, залпом опрокинул и кинул вслед маленький маринованный огурчик. А потом его чернеющий взгляд уперся в Сергея, пока челюсти судорожно, со злостью перемалывали закуску. Серый молча опустил глаза и покраснел, разглядывая рисунок на ковре под ногами.
Петрович шумно сглотнул, открыл рот, чтобы что-то сказать, но, глянув на меня, улыбнулся и вернулся обратно в кресло. Серый облегченно вздохнул и неуверенно поднял глаза.
Тяжелое молчание затянулось.
— Ну так что притихли? — сказал я. Серый от неожиданности вздрогнул. — Петрович, видимо решил теперь пить в одиночестве? — я кинул на него осуждающий взгляд, тот театрально отвернулся.
— Ладно, — продолжил я, — Серега, наливай.
Сергей, не поднимая глаз, трясущимися руками наполнил две стопки. Мы молча чокнулись и выпили, после чего он снова тупо воткнул взгляд в пол.
Напряжение нарастало.
Петрович зло сверкнул на меня потемневшими глазами.
Из коридора выглянула Клавдия Егоровна.
— Ребята, горячее будете? Я пельмешки сварю…
— Не надо ничего! — неожиданно выкрикнул Петрович.
— Ну, как же не надо…
Петрович вскочил, затряс нервно руками.
— Ты что, не поняла что ли? Тебе говорят: ни-че-го не на-до!
— Миша, ты чего? — говорит она сдавленно, пятясь обратно в кухню.
Вот как! Ну дает, подумал я. Такого я от коллеги точно не ожидал. Кинул взгляд на Серого, но тот, кажется, еще глубже наклонился к ковру, словно пытаясь разглядеть что-то там совсем мелкое, пыль, может быть? Как я понял, от него сейчас проку никакого нет.
У Клавдии Егоровны, продолжающей стоять в коридоре, глаза наполнились слезами. Нормальные глаза. Видно, что она не ожидала от мужа такой грубой выходки.
— Петрович! Ты чего разошелся? — спросил я, вставая.
Он кинулин на меня злобный взгляд, перевел на Серого, на свою жену.
— Что, вам что-то не нравится? Так в чем же дело? — рука его взметнулась и указала на входную дверь. — Можете все проваливать отсюда! И чем быстрее, тем лучше!
— Ты не прав, Петрович… — возразил я, делая шаг, но он сразу заткнул мне рот.
— А ты, Никита, не лезь! Это моя жена и мой дом! Так что…
И снова рука как шлагбаум указала на дверь.
Клавдия Егоровна за его спиной показала мне жестами, мол, не нагнетай, он не в себе, идите с богом.
У меня за спиной словно тень мелькает Серый, хватает свои вещи и исчезает за дверью.
— Ну? — слышу я злобный рык возле уха.
Поворачиваюсь и упираюсь носом в ухмыляющуюся физиономию Петровича и глаза, полыхающие черными углями.
Я медлю, знаю, что мне Петрович точно ничего не сделает, заглядываю ему в глаза. Но прочитать за черной завесой какие-то разумные мысли не удается. Их там попросту нет. Лишь безмерная злость, ненависть ко всем и слепая решимость сумасшедшего, готового идти до конца.
Именно в этот момент я стал понимать, чем отличаются люди с черными и белыми глазами.
Глава 5
