Полина Викентьевна. Некогда.
— Ой, смотрите, Александр Васильевич, не опоздайте. Дела всегда будут. Свою жизнь тоже надо устраивать. Говорю вам это не для того, чтобы поддержать разговор, а как мать. И вот вам мой материнский совет: женитесь. Будет у вас семья, — и работать, и жить интереснее станет. Помните, у Чехова: мужчина состоит из мужа и чина. Чин у вас есть, и немалый, а мужем до сих пор не стали.
— Помню, помню, Полина Викентьевна, не знаю, что вам ответить. Все как-то не получается, все некогда подумать о себе.
— Найдите время. Обязательно найдите. Чтобы потом не жалеть. А вот и Петр идет. Это его шаги.
Она вышла встретить мужа, а Майский стал разглядывать небольшую, скромно обставленную комнату. Единственное украшение — текинский ковер на стене и на нем шашка с позолоченным эфесом — именное оружие, которым Земцов был награжден в гражданскую войну. Хозяйская рука Полины Викентьевны чувствовалась всюду. Все вещи на своих местах, ничего лишнего. Это создавало особый уют. Удивительно, как у Полины Викентьевны хватало времени и на работу в школе, и на домашние дела. Наверное, помогала Верочка.
— Ну, где он, показывай его мне, — послышалась в прихожей, и в комнату вошел Петр Васильевич.
Майский поднялся, шагнул ему навстречу.
— Извините меня, Петр Васильевич, за столь бесцеремонное вторжение. Приехал поздно, а времени в обрез.
— Ладно, ладно, потом оправдываться будешь. Правильно сделал, что пришел. Сейчас поужинаем, а потом и поговорим. Давненько не видались, давненько.
Они и в самом деле давно не виделись и потому с особенным чувством крепко пожали друг другу руки. Александр Васильевич заметил, как располнел за это время Земцов, под глазами набрякли тяжелые мешки, а жесткие волосы, которые он по-прежнему подстригал ежиком, стали совсем седыми. Все лицо носило следы долгой усталости. Но двигался он, как и раньше, быстро, энергично, говорил весело.
После ужина Петр Васильевич провел Майского в маленькую комнату, что-то вроде рабочего кабинета, усадил на стул рядом с собой.
— Вот теперь слушаю. Выкладывай, что там у тебя, хотя и догадываюсь, о чем пойдет речь.
— Хочу просить, чтобы вы поддержали меня в тресте. Завтра буду докладывать о состоянии Зареченского прииска Громову. Я облазил все шахты, советовался с народом. Вот только секретаря своего еще не видел. Болеет Слепов. В общем, картина теперь для меня ясна.
— Ну, говори, говори. Ты ведь, кажется, куришь? Кури, не стесняйся.
Александр Васильевич не преминул воспользоваться разрешением, закурил и, глядя прямо в глаза собеседнику, твердо сказал:
— Сейчас Зареченский прииск — предприятие убыточное и таким останется, если круто не изменить всю систему его работы. Нужна реконструкция шахт, замена оборудования. Я вам, Петр Васильевич, не жалуюсь, а информирую, чтобы вы знали истинное положение. В Зареченске работают по старинке, как работали отцы и деды. Все оборудование старое, оно разваливается. Петровский — исполняющий обязанности начальника шахты «Золотая роза» — умнейший человек и прекрасный специалист, почти всю жизнь отдал прииску. Так вот, он говорит, что последний гвоздь был получен еще до революции. А ведь железо тоже изнашивается. Зареченску нужна срочная помощь, он при смерти. А прииск может давать отличное золото. И много. Но, повторяю, нужна реконструкция. У меня подготовлены все расчеты и выкладки, я приехал не с пустыми руками.
Майский замолчал, часто и жадно затягиваясь дымом папиросы. Земцов тоже молчал. Он умел внимательно слушать людей.
— Как бывший директор прииска Нового, — опять заговорил Александр Васильевич, — я заявляю с полной ответственностью, потому что строил его собственными руками, хватит тащить туда всякую технику. Ее там достаточно. Дайте кое-что и Зареченску. И вы должны помочь нам в этом. Должны, Петр Васильевич, а если хотите, то и обязаны. Дело государственное, и решить его следует по-государственному. Помните, когда-то я сам настаивал на том, чтобы не возиться со старым прииском, а строить новый. Тогда было другое время, и это было правильно. И сейчас надо продолжать разведку, искать золото на новых землях. Но и не бросать старые. Больше скажу. В старых отвалах Зареченского прииска можно намыть столько же золота, сколько уже было взято. Дело велось хищнически, брали, что лежало сверху, торопились, вели разработки примитивно. Теперь так поступать мы не имеем права. Вот читал я, кое-где на сибирских приисках есть драги. Никогда не видел этой самой драги, но понял — машина замечательная. И нам такая нужна. Хотя бы одна. Предупреждаю вас и как секретаря комитета, и как товарища: я буду драться за Зареченский прииск.
— Ну уж сразу и драться. Горячий ты, Александр Васильевич, поостынь немного. А если драться-то не с кем будет? Вот меня ты как будто убедил. Думаю, что и Громова убедишь. А если так, значит, как говорится, в добрый час. Утром приходи в комитет и вместе отправимся к Громову.
Они обговорили детали завтрашней встречи, затем Петр Васильевич стал расспрашивать о жизни старателей, о людях. Майский рассказал все, что успел узнать сам. Беседа закончилась поздно, но Александр Васильевич, отклонив приглашение хозяев переночевать, ушел в гостиницу.
Утром, как было условлено, Майский и Земцов пошли к Громову. Предварительно Петр Васильевич позвонил управляющему трестом. Поэтому как только они пришли, их сразу же провели в кабинет Громова. Туда же были приглашены еще несколько человек: инженеры-референты, плановики, экономисты, бухгалтеры. Майский, увидев столько народу, начал нервничать. Знал по опыту: среди такой массы обязательно сыщутся два-три человека, которых не убедишь никакими доводами. Земцов, заметив состояние директора Зареченского прииска, незаметно толкнул его в бок, прошептав:
— Не робей, Александр Васильевич, не так страшен черт, как его малюют.
Майский кивнул. Он не отрываясь смотрел на управляющего. Громов — огромного роста сибиряк. У него массивная голова с пышной рыжеватой шевелюрой, большие руки, толстая короткая шея. Казалось, костюм вот-вот лопнет на нем по швам, а кресло не выдержит его тяжести и развалится. Управляющий посмотрел на часы, поднялся и густым сочным басом сказал:
— Начнем, товарищи. Время дорого, поэтому будем говорить только самое главное. Вот здесь находится директор Зареченского прииска товарищ Майский, которого многие из вас, без сомнения, знают. Сейчас он доложит нам состояние дел на своем прииске. Прошу, Александр Васильевич.
Чувствуя на себе пристальные взгляды, Майский встал, вытащил из полевой сумки записи.
— Мне трудно сегодня говорить, — начал он, стараясь унять невольную дрожь голоса. — И вот почему. Леонид Павлович сказал, что многие из вас, товарищи, меня знают. И вы, конечно, помните, как несколько лет тому назад я вот здесь же, в этом самом кабинете, настаивал на том, чтобы…
— Закрыть Зареченский прииск, — подсказал кто-то.
Александр Васильевич быстро
