растерявшись, начинает бормотать:
— Вот оно что! Вот оно какое дело-то. Кланюшка, дочка, да разве я ее трону? Понимаю ведь я. Полюшка, вставай. Получку я принес. Вот они кровные, все до копеечки! — Он начинает рыться в порванных карманах, вытаскивая смятые рублевые бумажки.
— О-о-о, душно!.. — кричит тетя Поля надрывно и тонко.
С полатей заглядывают вниз Кланькины братишки. Белоголовые и тихие, они жмутся друг к другу. По щекам меньшого катятся крупные слезы.
Угомонившись, дядя Семен пытается перенести больную на постель, но ноги его не держат, портянка разматывается, и он, запнувшись, падает.
Кланька дует матери в лицо, разжимает пальцами ее стиснутые зубы, старается напоить. Железная кружка прыгает в Кланькиных руках, вода льется тете Поле на грудь.
Я, не менее испуганная, помогаю подруге. Наконец больная, всхлипнув, затихает. Кланька заботливо укрывает ноги матери лоскутным одеялом. В ушах все еще звенят страшные выкрики. Дядя Семен пробует снять с ноги второй сапог. Он так и засыпает с ним в руке.
Бабушка Бойчиха
На другой день Лиза Кочнова, увидев на моей щеке царапину, спросила:
— Тебя побили дома, Ленка?
Чтобы не расплакаться, я молча отвернулась.
— А меня и бить некому. — Лиза громко вздохнула. — Нет у меня никого, кроме бабушки. Пусть бы лучше били, только бы не умирали, — тихо добавила она.
В этот день на уроках Лиза сидела притихшая, а когда мы с ней вышли из школы, она сказала мне:
— Пойдем ко мне, Ленка. Побегаем, поиграем...
— Нужно мамку спросить, а то опять попадет.
Из школы я всегда спешила домой. Мать не разрешала нигде задерживаться и строго следила, чтобы я приходила вовремя.
— А ты скажи, что у Бойчихи была, она тебя и не тронет. Мою бабушку все знают.
От изумления я раскрыла рот. Бабушку Бойчиху в Глухаревке знали все, от мала до велика. Это была высокая, с суровыми глазами старуха. Ходила она всегда с толстой суковатой палкой. Если случалось у кого-нибудь несчастье или просто неприятность, шли к Бойчихе за советом и утешением. Бабушку Бойчиху побаивались и уважали. На фабрике, зная крутой нрав старухи, никто из мастеров не решался трогать ребятишек в ее присутствии. Зот Федорович старался не попадаться ей на глаза. И даже хозяин при встрече с ней слегка наклонял голову. Когда мать выходила замуж и ее все отговаривали, бабушка Бойчиха, наоборот, одобрила выбор.
— Если по сердцу пришелся, выходи, — посоветовала она матери. — Глупых речей не слушай. Люди все одинаковые, и кровь у всех одна. И про законы ты забудь. Они не нами писаны. А грех-то богатые выдумали, чтоб нас пугать.
Бойчиха и меня принимала при рождении.
Говорили, что она самая старая в Глухаревке. Сколько ей лет, точно никто не мог сказать. Все ее помнили уже седой, с палкой в руке.
Бойчиха и до сих пор продолжала работать в ткацкой.
Лиза не была родной ее внучкой. Мать Лизы умерла от чахотки вскоре после смерти отца. Бойчиха взяла к себе сиротку.
— Ты что так на меня смотришь? — рассмеялась Лиза. — Не знала, что ли, что Бойчиха — моя бабушка?
Больше не раздумывая, попадет мне от матери или нет, я пошла к подруге в гости.
Лиза жила в Слободке. Почерневший домишко стоял на пригорке немного в стороне от остальных и, прижмурясь от солнца, смотрел на высокие фабричные корпуса.
— Наш дом самый старый, — с гордостью сказала Лиза. — Хотели ломать его, да бабуся не дала. «Не поеду, — говорит, — в Николаевскую казарму. Не дам ломать. В нем дед мой жил и мать моя родилась. Я, — говорит, — сяду к окошку и смотрю, как фабрика дышит. Вот умру, тогда и ломайте». Моя бабушка умная, ее все слушаются.
Лиза взглянула на дом и вдруг, схватив меня за руку, потащила за собой:
— Пойдем скорее. Видишь, бабуся стоит неодетая. Вот беда с ней! Сколько раз ей говорила, чтоб не выходила в одном платье! Опять простудится.
Бойчиха, опираясь на палку, стояла на крыльце. На ней было темное платье со множеством сборок, из-под цветного платка выбивались белые, точно хлопок, волосы. Старушка вглядывалась куда-то поверх наших голов, к чему-то прислушивалась. Увидев Лизу, она по-смешному заторопилась обратно в дом.
— Не буду, не буду! На минутку вышла! Да что мне поделается? Привыкшая я. И к жаре и к холоду, и к горю и к голоду.
Войдя вслед за бабушкой в комнату, Лиза заслонила меня собой.
— Угадай, бабуся, — звонко сказала она, лукаво посматривая, — кого я к нам привела! Ну, угадай. А вот не угадаешь! Я... я... подругу свою привела.
— Покажи, покажи, что за пичуга к нам залетела. Дай-ка посмотрю, чья ты есть.
Я несмело вышла из-за спины Лизы и остановилась перед бабушкой. Бойчиха пытливо взглянула на меня и засмеялась добрым смешком. Глубокие морщины весело разбежались по ее лицу.
— А! Это моя детушка. Мартына дочь. Милости просим к нам, голубка. А ты не смотри, не смотри так на меня. Я ведь всех знаю, все мои детушки. Проходи, раздевайся!
Пока бабушка Бойчиха гремела на кухне, Лиза провела меня в боковую крохотную комнатку. В уголке, точно петух на одной ноге, прижавшись к стене, стоял круглый столик. На одной из табуреток лежала вышитая цветными нитками подушечка.
— Это я вышивала, — сказала Лиза. — Бабуся научила.
Лиза подошла к небольшому, окованному светлой жестью сундучку, покрытому тканевой рогожкой, и приоткрыла крышку.
— Смотри, какие красивые платья!
Я заглянула в укладку. В ней, аккуратно сложенные, лежали платья, мотки цветной пряжи, тонкое веретено и недовязанный чулок, надетый на спицы.
— Все бабушкино добро, — улыбнулась Лиза.
В это время в комнату вошла бабушка:
— Идите-ка покушайте драченки, голубки мои. Небось проголодались. — Увидев раскрытый сундук, бабушка рассердилась. — Не люблю баловства!—сказала она строго.
Лиза, покраснев, подбежала к ней.
— Мы только посмотрим, бабуся, мы не помнем, — сказала она, обнимая бабушку. — Я только Лене хотела показать твое платье в горошек.
Глаза бабушки Бойчихи сразу потеплели и стали добрыми. Она молча придвинула к сундучку табурет, села и, с улыбкой поглядывая на нас, осторожно вытащила платье.
— Этот сатин ткали в тот год, когда я замуж выходила. Сама и ткала, у меня на станке заправлен был. Горох-то уж после в красилке
