— Не твое дело, где мои мужики. Я, может быть, от тебя спрятала, чтобы ты не отбила.
— Ты что, идиотка! Как ты обо мне так могла подумать.
— Ты же спишь иногда с чужими мужчинами.
— Но я же не у подруг их отбиваю! Как ты могла?! Чтобы я! Чтобы у тебя!
— Кто тебя знает?
— Тише возмущайся. А то нас Юлька застукает. Неловко получится.
— Нет! Поверить не могу. Ты! Так вот! Про меня!
Юля, которая снова целовалась с Эдиком, с трудом оторвавшись от его губ, тревожно озирается. Какие-то странные звуки раздаются из кустов дикой ежевики.
— Юлька, ты что? — спросил Эдик.
— Там кто-то… скребется.
— Может, мышь-полевка, а может, собаки.
— А вдруг набросятся?
Эдик поднял шишку и запустил ею в кусты.
— Не волнуйся, любимая, я спасу тебя и от назойливой мыши, и от бешеной собаки, и от прочих жизненных невзгод!
Бросок точен. Шишка попала в Нонку. Она собирается крикнуть, но Соня — на страже секретности. Она закрывает ей рот ладонью.
А Эдик уже схватил другую и в мальчишеском раже швыряет ее вслед за первой. И эта достигает цели. И теперь уже Соня себе зажимает рот, чтобы не закричать. А Нонка шепчет:
— Неловко. Что они про нас подумают? Вот так тебе.
Через густые заросли они видят, как Эдик с Юлей поднимаются со скамейки и направляются к гостям.
— Нон, не прикидывайся дурочкой, ты от Олега так и будешь по кустам прятаться?
— Наверное, все же придется вылезти: очень есть хочется.
— А счастья тебе не хочется?
— И его — тоже… Но шашлыков — больше.
— Ага, а когда натрескаешься?
— Мне кажется, я никогда не наемся. Понимаешь, у меня еда замещает центр удовольствий.
Над их головами осторожно раздвинулись ветки густого кустарника.
— Ага! Красотки, что тут делаем? — спросила Юля.
— Юлька, иди сюда! — кричит Соня.
— Я пришла, пришла. Или ты не заметила?
— А Сонька привыкла орать на своих рабочих, — говорит Нонна и назидает подругу: — Соня, ты не на стройплощадке!
— Что вы тут засаду устроили?
— Мы не специально. Так получилось. Вот! — В доказательство своей кристальной невиновности Соня указывает на Нонну. — Полюбуйся на подруженьку! Вцепилась в пенек, сидит, комаров кормит, выходить не хочет, а шашлыков, наоборот, хочет, аж слюни текут.
— Это не слюни, это слезы! — стонет Нонна.
— Причина? — интересуется Юля.
Соня трясет Нонку за плечи.
— Сама скажешь или мне сказать?
Юля прекрасно знает, что ее подруги — личности неординарные, но что-то из ряда вон выходящее должно произойти, чтобы они забились под куст.
— Девицы, что случилось?
Нонна опускает глаза и садится на поваленное дерево.
— Не томите, я уже боюсь.
— Он — здесь! — сообщает Нонна зловещим шепотом.
— Кто?
— Ну, этот…
— «Этот» — это кто? — спрашивает Юля у Сони.
— Да актер этот, Шершневский Олег.
— Да ну!
— Ну да!
— Класс. Я так давно хотела с ним познакомиться. Слушайте, а хорошие у Эдика знакомые! Мне это определенно нравится.
— А мне нет, — заявляет Нонна.
— А тебя никто не спрашивает. Пошли, пошли, пошли. Быстренько.
— Девочки, вы идите. А я здесь посижу. А? А вы мне шашлычка сюда. И водочки. И мне хорошо здесь будет. Посижу. Свежий воздух. Нормально.
— Ну, вот что, Баба-яга в тылу врага! Пора выходить из подполья! Покажись-ка артисту во всей своей красе!
Юля с Соней переглянулись, сговорились без слов, подхватили Нонну под руки и выволокли на свет божий. Нонна визжит, но подчиняется большинству.
Олег рассчитал правильно. Он — актер и сумеет разыграть небольшой спектакль для Нонны. Он воспользуется тем, что богатый гастрономический натюрморт расслабляет любую, даже самую острую бдительность. Сочные кусочки мяса и спелые помидоры, веточки зелени и сияющие рубиновыми ядрышками половинки граната, сыры, поблескивающие матовыми боками, вино в глиняных кувшинах. Гости сидят в плетеных креслах. Что-то мирное нашептывает Финский залив. Олег умел быть душой компании, если того требовали обстоятельства. Как раз сегодня тот самый случай. Он читал стихи, посвящая их Дмитрию Ивановичу и его новой подруге — на старости лет старый артист решил жениться. Он рассказывал забавные истории из киношных экспедиций, рассыпался в комплиментах женщинам, а когда, наконец, Нонна перестала напряженно ожидать подвоха, Олег поведал историю их знакомства. Он, конечно, не указал на Нонку пальцем, напротив, — он говорил о ней как о другом человеке и потому был свободен в выборе эпитетов.
Он описал потрясающую красавицу, вошедшую в зал. Вспомнил про кусок рыбы, сорвавшийся с вилки Федорова. Рассказал о том, что она вытворяла, выпив граммов двести пятьдесят водки.
— В общем, она меня совершенно покорила — красавица, умница, сексуальная! Мне мой приятель режиссер говорит: «Да просто искательница приключений». Но я чувствовал, что-то здесь не так. А я женщин знаю… Нет, думаю, что-то здесь не то.
— Барышни, а ну-ка быстро возмутились! — потребовал Эдик. — Что это Шершневский говорит такое? Что значит: «Я женщин знаю»?
— Ну простите, родные, — грустно сказал Олег. — Я знал многих ваших сестер, я многим принес горе и слезы, простите меня за это.
— Некоторым, наверное, и счастье от тебя было? — спросила полненькая мулатка — жена Валеры.
Олег задумался и хотел честно признаться, что счастье это, по всей видимости, было исключительно полового свойства, но вместо этого ответил:
— Надеюсь. Выпьем.
— За наших девушек? — бодро спросил Димон.
— Нет. Погоди. За другое. За счастье чувствовать себя дураком.
— Как это? — удивилась Юля.
— Очень просто. Я вот жил-жил. С кем-то спал. Снимался в кино. Деньги зарабатывал. Не жизнь, а сплошной водоворот событий. Но тут, вы только представьте себе, приходит момент, когда ты сталкиваешься с кем-то, кто переворачивает всю твою систему координат с ног на голову. Весь твой опыт оказывается бесполезным. И ты — дурак. Но дурак счастливый.
— Дурак и есть, — отчитал его Дмитрий Иванович. — Упустил свою фею?
— Сейчас выпьем, дорасскажу.
— Нет уж, давайте сначала рассказывайте, — настаивает Соня, — а то потом забудете. А я от любопытства умру.
Нонна плавно занесла руку на спинку стула подруги и ущипнула ее за спину.
