Римлянами командовал Сабин, устроив себе командный пункт на башне Фазаеля – самой высокой башне в Иерусалиме.
Как говорили бежавшие из столицы семьи, сначала Вар потребовал отдать ему драгоценности Ирода, которые проносились на похоронах перед его парадной кроватью, дабы предать процессии больше блеска. Это взбесило иудеев еще больше, чем избиение людей в храме, учиненное будущим царем.
Когда солдаты подожгли колоннады, лучники перестали быть им опасны. Многие из смельчаков падали вниз живыми факелами, тех, кто еще шевелился, добивали на земле. Потом частично рухнули и сами колоннады, погребая под собой огромную массу народа.
Царство раскололось на две основных политических партий, одни поддерживали Рим и зверя Архелая, другие стояли за Антипу – как за единственного реального престолонаследника и иудейского царя. Поговаривали, что последние дни жизни из-за болезни и страданий Ирод был не в своем уме, иными причинами было не возможно объяснить, отчего тот предпочел спокойному, рассудительному Антипе, кровожадного Архелая.
Умерла Малфака – мать Архелая и Антипы, а в Идумеи 2 000 ветеранов Ирода начали собственную войну за независимость своей страны против римских вторженцев. Впрочем, они хоть и били, пытавшихся навести порядок римлян, но вскоре изменили своим первоначальным планам, согласившись поддерживать Антипу, против Архелая.
Галилеянин Иуда сын казненного Иродом Иезекии поднял собственное восстание, разгромив армейские арсеналы и забрав оттуда все, что только можно было унести. А в Иудее объявился очередной царь, коим называл себя здоровенный точно бык детинушка, работавший прежде простым пастухом, а ныне напяливший себе на башку диадему. Этого самозванца звали Афронг, и его поддерживали четверо его братьев, каждый из которых не уступал своему «царю» ни мощью, ни статью, ни полным отсутствием образованности и ума. Тем не менее, они наносили вред как римлянам, выслеживая красные плащи на больших дорогах или нападая, когда те спокойно почивали, так и соотечественникам.
Так что снова пришлось прибегать к раз проверенному средству – Грату с его себастийцами. Тем не менее, даже после отлова и уничтожения троих из четверых кошмарных братцев, четвертый принял мирное соглашение, сохранив себе жизнь, и с частью награбленного исчез из поля зрения.
Жить во дворце или на вилле в Иудеи сделалось делом рискованным, так как пользуясь нестабильной ситуацией в стране грабителей, или как они сами называли себя, «повстанцев» становилось все больше и больше, и ни римляне, ни царские солдаты попросту не успевали повсюду.
Императору следовало как можно скорее решить вопрос с престолонаследием в Иудее, дабы было с кого спрашивать за непрекращающиеся погромы, грабежи и убийства. Казалось бы, простое дело выбрать одного из двух, либо Архелая либо Антипу. Но как обычно иудеи решили по-своему, заявившись на прием к Августу в количестве пятидесяти человек, специально прибывших из Иерусалима и еще восьми тысяч, проживающих в Риме. Последние, по понятной причине, не были допущены во дворец и вопили под окнами. Все они требовали независимости иудейского царства, изобличая преступления ставленника Рима Ирода против иудеев.
По завершению собрания, Август взял себе несколько дней дабы принять осмысленное решение, и наконец согласился отдать Архелаю половину царства и титул этнарха, обещав следить за тем, как тот будет справляться. Вторая половина была разделена на две четверти – тетрархии, в которых сели на хозяйство Филипп и Антипа. Кроме того, он подтвердил права Саломеи и ее детей, увеличив ее владения и сверх всего подарив ей дворец в Аскалоне. В своей доброте и мудрости, он обручил незамужних дочерей Ирода с сыновьями Фероры, добавив к их приданому 500 000 серебряных монет лично от себя. После он разделил подаренную ему Иродом тысячу талантов между всеми наследниками, ни кого при этом не обидев. В память же о своем друге и верном соратнике, он взял несколько мелочей, некогда принадлежавших царю.
Поговаривали, что за черный амулет с полустертым изображением бородатого лучника, Саломея готова была заплатить дворцом в Аскалоне, но Август был неумолим, и безделушка осталась у него.
Весьма огорченный титулом этнарха Архелай правил жестоко и деспотично, пожиная народную нелюбовь и еще больше страдая от этого. Однажды, гостя в Антиохии, у друга отца царя Архелая, в честь которого он и был назван, этнарх Архелай увидел его дочь вновь овдовевшую после второго брака и возвращенную из Сирии Глафиру, и, влюбившись в нее, попросил отдать бывшую супругу Александра себе в законные жены. А дабы царь Архелай не усомнился в его честных намерениях, этнарх Архелай тут же распорядился изгнать свою законную жену Мариамну, после чего брак был благополучно заключен.
Этот союз был недолгим, и вскоре после своего вторичного переезда в Иудею, Глафиру умерла. Поговаривали, что перед смертью во сне ей предстал ее первый муж сын Ирода Александр, который был возмущен, тем, что она вышла замуж за его брата, и обещал забрать ее за это с собой.
Чего бы возмущаться, когда в семье Ирода такие браки были в порядке вещей? Но факт остается фактом, и через два дня после вещего сна, Глафиру нашли в ее покоях мертвой.
Вскоре после смерти Глафиры Август изгнал Архелая, посадив на его место Антипу и приставив Конония[135] из сословия римских всадников, который сделался прокуратором Иудеи.
Умерла Саломея, последние годы ее черная сила начала утихать, точно масло в светильнике, пока не исчезла совсем. Я не общался с нею много лет, и не знаю, по какой причине, она завещала свое имущество Юлии жене императора, с которой была дружна. А вскоре после смерти Саломеи Рим хоронил Августа, правившего в империи 57 лет 6 месяцев и 2 дня. После Октавиана Августа правление перешло к сыну Юлии Тиберию[136].
А вот после Архелая в Иудеи правил Антипа, взявший себе в память об отце имя Ирод. Он женился на овдовевшей Иродиаде дочке Береники и моей внучке, судьбу которой я намеревался проследить, поскольку та была «Черной жрицей». Впрочем, вот ведь новый подарок судьбы. После меня остались не только трое «тайных дел мастеров» и подлинная «Черная жрица» – моя внучка, но и, о боги, правнучка Саломея, чью юную силу я по началу не распознал за мощной черной аурой ее матери.
