что отмолит и это[243]. И через это «нельзя, но очень нужно» майор медицинской службы объясняет молодой девушке, что ради любви можно пренебречь правилами и объясниться первой.
Ну, понятно, что пьеса эта была написана и потом шла в театрах, когда к церковным правилам было отношение особое и сравнение никого не коробило.
В повествовании о правилах и отступлениях от них много литературных примеров, потому что русская литература была нормативной, и её сюжеты замещали притчи и давали (иногда) нравственные примеры.
Вот ещё одна история: у Викентия Вересаева есть маленький текст, который называется «Суббота»: «Во время первой империалистической войны. В госпитальной палате для тяжелораненых умирал солдат еврей с газовой гангреной. Метался и в тоске молил пригласить раввина для напутственной молитвы.
Сестра милосердия позвонила знакомой еврейке, — где найти раввина? Та дала ей телефон. Подошла жена раввина.
— Сегодня суббота, он не может приехать. Приедет завтра утром.
— Что вы такое говорите! Да больной не доживёт до завтра!
Долго препирались, сестра настаивала. Жена пошла к раввину вторично.
— Он сейчас молится, и приехать никак не может. Приедет завтра утром.
В госпитале служили всенощную. Священник с крестом и кропилом обходил палату тяжелобольных, кропил лежащих святою водою и давал прикладываться к кресту. Солдат еврей в смертной тоске протянул руки к священнику и коснеющим языком произнёс:
— Дайте!.. Дайте и мне!
Солдаты испуганно зашептали священнику:
— Он еврей!
Священник поколебался и протянул крест. Солдат жадно схватил руку с крестом, припал губами к кресту — и умер.
Назавтра рано утром приехал раввин. Сестра злорадно сказала:
— Больной вчера умер. А перед смертью приложился к кресту.
Раввин побледнел: что правоверный еврей по его вине приложился к кресту, — это был огромный грех на его совести.
Я старался выяснить у знакомых евреев: неужели суббота запрещает даже такую „работу“ как напутствие умирающего, спасение утопающего и т. п.? Мне ответили: может найтись такой фанатик буквы, но всего вероятнее — раввину просто не хотелось нарушить свой субботний покой»[244].
Что до Льва Толстого, то у него есть известный и очень примечательный рассказ «Два старика»[245] про двух богомольцев, что отправляются в дальние края. Так он и начинается: «Собрались два старика Богу молиться». Это, скорее, притча, и таких текстов о вере на самом деле у Толстого много — просто в силу всё тех же советских обстоятельств они были не на виду. Итак, два старика отправились на Святую Землю, причём один из них — богатый мужик, а другой так себе — середняк. Этот середняк — облысевший пасечник, жизнь его небогата деньгами, как голова волосами. Он бредёт со своим зажиточным другом по тем дорогам, что ведут на юг, к морю, и богатый мужик, крепкий в вере и в её правилах брезгливо смотрит на то, что лысый пасечник курит. Праведности в спутнике он видит немного. Странники достигают Украины, а на этой хлебной земле во всякие времена бывает голод. Паломники теряют друг друга, и пасечник вдруг остаётся в избе, где лежат по лавкам дети с круглыми надутыми животами, пахнет тленом, и жизнь выходит смрадом через все щели. А тот, знаток правил и праведности, крепкий во всём мужик, садится на пароход, пока его лысый пасечник кормит украинцев. Один уж в Иерусалиме, а второй растратил деньги в чужой хате и вернулся обратно. И вот правильный стоит в храме, и видит, что впереди блестит лысина его спутника. Каждый, исполнив своё, приходит домой, и вот они стоят потом рядом, а побывавший в Палестине понимает, «что на миру по смерть велел Бог отбывать каждому свой оброк — любовью и добрыми делами».
Это история полна недосказанностей — лысый не открылся голодным, праведник не открыл лысому, что видел его в Иерусалиме, а односельчане не знают, на что пасечник спустил деньги. Толстой пишет не о вечном сравнении мытаря с фарисеем, а о том, что жизнь течёт по-разному, и один человек не хуже другого. Он пишет о том, что всяк нужен под небом — лысый и бородатый, худой и толстый.
Но мы вернёмся к теме Поста. Про это есть рассказ Степана Писахова, который так и называется — «Как купчиха постничала»: купчиха там была «Уж така благочестива, уж такой ли правильной жизни была купчиха, что одно умиление!
Вот как бывало в масленицу сядет купчиха блины есть. И ест, и ест блины — исо сметаной, с икрой, с сёмгой, с грибочками, с селедочкой, с мелким луком, с сахаром, с вареньем, разными припёками, ест со вздохами и с выпивкой.
И так это благочестиво ест, что даже страшно. Поест, поест, вздохнет и снова ест.
А как Пост настал, — ну, тут купчиха постничать стала.
Утром глаза открыла, чай пить захотела, а чаю-то нельзя, потому что Пост.
В Посту не ели ни молочного, ни мясного, а кто строго постился, тот и рыбного не ел. А купчиха-то постилась изо всех сил: она и чаю не пила, и сахару ни колотого, ни пиленого не ела, ела сахар особенный — постный, вроде конфет.
Дак благочестивая кипяточку с медом выпила пять чашек, да с постным сахаром пять, с малиновым соком пять чашек, да с вишнёвым пять — да не подумай, что с настойкой, нет, с соком. И заедала чёрными сухариками. Пока кипяточек выпила, и завтрак поспел. Съела купчиха капустки солёной тарелочку, редьки тёртой тарелочку, грибочков мелких, рыжичков, тарелочку, огурчиков соленых десяточек, запила всё квасом белым.
Взамен чаю сбитень стала пить паточный.
Время не стоит, оно к полудню пришло. Обедать пора. Обед постной-постной!
Hа перво жиденька овсянка с луком, грибовница с крупой, лукова похлебка. Hа второ грузди жарены, брюква печена, солоники — сочни-сгибни с солью, каша с морковью и шесть других каш разных с вареньем и три киселя: кисель квасной, кисель гороховый, кисель малиновый. Заела всё варёной черникой с изюмом. От маковников отказалась:
— Нет-нет, маковников ись не стану, хочу, чтобы во весь пост и росинки маковой во рту не было!
После обеда постница кипяточку с клюквой и с яблочной пастилой попила.
А время идёт и идёт. За послеобеденным кипяточком с клюквой, с пастилой тут и паужна.
Вздохнула купчиха, да ничего не поделать — постничать надо!
Поела гороху мочёного с хреном, брусники с толокном, брюквы пареной, тюри мучной, мочёными яблоками с мелкими грушами в квасу заела.
Ежели неблагочестивому человеку, то такого поста не выдержать — лопнет.
А купчиха до самой ужны пьёт себе кипяточек с
