луна, и толпа, и на площади жив лишь её шёпот, в сумерках, наполненных серебром. Она стоит, протягивая руку, у подножия монумента Мальчику из Энкера, а напротив — девять алапардов, и она не может сказать им: «Умрите».
Не имеет права.
Алапарды медленно трогаются с места. Золотистые, гладкие, величественные. Бесшумно ступают по площади. И Гриз пытается воззвать к ним, но они будто прислушиваются к другому голосу, который зовёт, говорит… что?
«Мы вместе, вместе, всегда вместе…» — успевает она уловить, даже не уходя в единение. Прежде, чем первый алапард поднимается на задние лапы и кладёт ей передние на плечи, ослепляя огнями зелёных глаз.
По щеке приветливо проходится шершавый язык.
— М-м-м-мриа-а-а! — высшее расположение, которое обычно выражается лишь в брачный период.
Остальные подхватывают радостную песнь и вскидывают хвосты — девять золотых восклицательных знаков. И трутся боками друг о друга и о постамент, с которого удивлённо глядит Чудо Энкера.
— Что ты… как ты это сделала?!
В голосе Петэйра — внезапный визг. Юный Мастер водит и водит ладонью над своим артефактом, Печать на его ладони сияет, а кровь в хрустале горит рубином — но ничего не случается. Только два алапарда подходят поближе и с радостным «М-м-м-мриа-а-а!» начинают тереться о ноги Петэйра, о его бока — чуть не сбивая с ног.
— Ты не могла! Без применения крови… не могла! Это за пределами твоих возможностей!!
Алапарды приподнимаются на задние лапы, чтобы ласково боднуть в плечо или в подбородок, и мальчишка пятится, отпихивает зверей и выкрикивает как-то обиженно, будто Гриз вдруг нарушила правила игры:
— Ты не могла, как ты это сделала?
— Никак, — отвечает Гриз спокойно. Возле неё танцует, изнывая от нежности, Шафран. — Это не я.
— Что?! — выдыхают разом Петэйр и ошалевшая от таких вывертов ночи толпа.
Алапарды запрокидывают голову и приветствуют Луну Мастера как лучшего сородича: «Мриа-а-а-а! Мриэ-э-эй!» Хрустальная песнь летит над удивлённой площадью, а бестии резвятся в лунном свете, как котята — подкидывают лапами старые листья, и катаются, показывая медовое брюхо, и игриво лижут руки зевакам в толпе — те вскрикивают, но каким-то чудом не применяют магию…
— Кто-то рассказал им, что они свободны. И что бояться больше не надо. И что люди — не добыча. Что мы все вместе.
— К-кто?!
Пальцы, стиснутые на хрустале, подрагивают, а губы вздёрнулись в оскал, и на миг, когда их глаза встречаются — это почти единение, потому что она понимает… слышит: «Всё было рассчитано, и такого не могло произойти, потому что они не могут быть такими, это ложь, и кто мог сотворить такое?!»
«Тот, кого не может вытеснить из сознаний животных твой артефакт, — отвечает Гриз взглядом. — Поверь, это не я».
— Чудо!!!
Вопль накрывает площадь единой, ликующей пеленой. Гриз поднимает голову: на фоне серебристой луны распахивает крылья феникс. Он процветает пламенем, и переливчатая песня вторит песне алапардов.
«Скорее! — зовёт огненная песня с небес. — Вы свободны теперь, и мы вместе! Так скорее, за мной!»
Алапарды отзываются дружным радостным: «Мри-э-эй!» И идут туда, куда плывёт феникс — к Большой Ярмарочной улице, к той самой, с которой всё началось. А народ пропускает их, торопливо расступаясь, частично запруживая площадь, а частично — давя друг друга… Пока не открывается проход, в конце которого стоит и ждёт единственный человек.
Высокий человек в плаще, и лицо скрыто капюшоном.
«Он…» — прокатывается по толпе судорогой. Но человек не шлет ни жеста, ни слова. Он только кивает алапардам как старым друзьям — и уходит пружинистым, легким шагом, а они следуют за ним игривой трусцой, извиваясь в сладостном танце, подпирая друг друга боками, всё норовя нырнуть ему под ладонь…
Пастух посреди доверчиво прильнувшего к нему стада.
И над всем этим алый знак феникса в небесах.
Гаснет позади протяжный стон, смешанный с рыданием. От тех, кто остаётся в неподвижности на Площади Двух Явлений. Кто получил больше, чем ожидал — в толпе праздник, незнакомые люди обнимаются и жмут руки, и если кто-то не видел — ему торопятся описать чудо в подробностях, и кто-то уже плачет от избытка чувств…
Экстаз. Восторг. У всех.
И ярость — у единственного.
— Хороший ход, варг, — Петэйр теперь идёт к ней навстречу, у него шальные и весёлые глаза убийцы. — Очень хороший ход. Но мы с тобой ещё не закончили.
Жаль, нет кнута, — успевает мелькнуть короткая мысль.
Мастер суёт руку в карман. И замирает, услышав тихое, сказанное возле уха:
— Вы уж меня за такое простите.
А потом кулак Яниста Олкеста врезается в челюсть Мастера-изгоя Петэйра с такой силой, что тот валится, как подкошенный.
— Уф, — Рыцарь Морковка свирепо сдувает со лба рыжие кудри. — Вы… вы невыносимы, вы знаете это? Вы что, знали, что в нужный момент появится вот этот… кто это был, кстати, а? Тот варг, который заходил к Джемайе? Но если так, то…
Гриз стряхивает с себя оцепенение.
— Олкест. Вы целы? Как Джемайя? Тербенно?
Рыцарь Морковка машет рукой — вон там, в порядке. У него смешно раздуваются щёки — наверняка там немало слов, которые он для неё приготовил…
— Присмотрите, чтобы он никуда не делся, ладно? — она кивает на Петэйра. — Свяжите чем-нибудь… мне нужно уйти ненадолго.
— Что? Опять?!
Она не отвлекается больше, бросаясь вслед за огненным знаком в небесах. По Большой Ярмарочной — но Гриз вязнет в толпе бурлящего народа, где каждый желает последовать за внезапным чудом. Её успевают пару раз обнять и поздравить, и она неминуемо опаздывает. Когда она выныривает из мутного вира энкерцев — бежать уже поздно, но она всё-таки мчится со всех ног по окованным в серебро улицам, гонится за алеющим пятном там, в небесах — знак феникса всё не гаснет, а песня не стихает, и этот знак словно ведёт её вперёд…
На полпути к городским вратам она понимает, что не догонит — и останавливается, выбрасывая из ладони птичку Джемайи, с одним пожеланием: чтобы она нашла варга с девятью алапардами. Потом снова пытается превратиться в ветер, но ветру в людском лесу — не разгуляться. На Привратную Площадь Гриз выскакивает, чтобы увидеть оплавленную дыру в воротах. Ну да, фениксы же мастера проходить через любые преграды…
Возле дыры толпится народ, и туда не доберёшься. Гриз успевает увидеть только вспышку от пламени феникса, но уже не в небесах, а ближе к земле. И ей кажется, что в этом пламени растворяется, тонет человеческая фигура в капюшоне.
Девять фигур алапардов тоже исчезают в ночи — лунными бликами,
