Лицо капитана словно застыло, и видно было лишь, как раздуваются у него ноздри.
— Я слышала вчера ваш с Густавом разговор. Вы думали, что я — влюблённая дурочка, которая ради выгодного замужества оговорит Форстеров? А знаете… я окажу вам услугу, — Габриэль вытащила из кармана газетную вырезку и протянула её капитану. — Вот. Прочтите. Там, ниже объявления о помолвке моей кузины. Видимо, новости из
столицы ещё не дошли ни до вас, ни до вашего отца. В эту глухомань письма идут долго и часто теряются по дороге. Иначе бы вы знали, что скоро мессир Форстер породнится с герцогом Таливерда. И трудно придумать что-то более глупое, чем пытаться оговорить будущего родственника самого Чиньяле, чтобы заполучить его его земли и его рудники. Вы же понимаете, зачем мессир Форстер женится на его племяннице? Так что нет, синьор Корнелли, я не стану клеветать на Форстеров. А замуж за вас не выйду, потому что не люблю вас.
Капитан, прочитав заметку, молча смотрел на Габриэль. И, наверное, будь его воля, он бы убил её на месте, столько ненависти было в этом взгляде. Но сейчас его гнев совсем ее не пугал. Она была так зла, что даже испытывала наслаждение от того, что план Корнелли рушился.
— Так что, скажите мне спасибо за то, что я вас предупредила, и за то, что я буду молчать о том, как вы подбросили улики в поместье Форстеров, и пытались склонить меня к заговору. Ведь я бари, — она усмехнулась и развела руками, — а вы сами сказали, что значит слово бари… Мне поверят даже в суде, и прощайте ваши майорские погоны, а может, и капитанские… Так что уходите прямо сейчас и забирайте своих солдат.
Еще какое то мгновение они смотрели друг на друга в абсолютной тишине, а потом Корнелли саркастично усмехнулся, и окинув ее недвусмысленным взглядом, произнёс:
— Как неожиданно, синьорина Миранди! Все это весьма и весьма неожиданно. Или может наоборот — ожидаемо?
Он надел фуражку, и добавил с кривой усмешкой:
— Ну что же, желаю счастья мессиру Форстеру и его будущей супруге… и вам.
Он щелкнул каблуками сапог, коротко кивнул и вышел наружу широким шагом, хлопнув дверью так сильно, что Габриэль вздрогнула.
Она еще некоторое время стояла глядя в окно, как капитан рявкал на солдат, а затем взобрался на лошадь и стегнул ее так, что она взвилась на дыбы. Некоторое время отряд ещё бестолково толпился на лужайке, но видя, что капитан не собирается задерживаться, солдаты тоже вскочили на коней, и удалились поспешно за своим командиром.
Перед отьездом Габриэль подошла к Натану и протянула ему запечатанный конверт со словами:
— Передайте его мессиру Форстеру лично, когда он вернётся.
— Непременно, синьорина Миранди, — поклонился ей дворецкий, пряча конверт во внутренний карман.
Она написала письмо утром.
«Мессир Форстер!
Я не держу на вас зла, хотя вы и поступили со мной очень жестоко. Вы сказали однажды, что не заставите меня выбирать между жизнью и честью, но, как видите, за вас это сделали обстоятельства. Вы, может быть, не по злому умыслу (и я очень хочу в это верить!), разрушили мою жизнь, а теперь я пытаюсь спасти то, что от неё осталось. Я желаю вам счастья, и я уверена, что вы его заслужили. Но очень прошу вас — будьте милосердны, не ищите меня! Не делайте мне больнее, чем вы уже сделали. Я уезжаю. И покину не только Волхард, но и Алерту — я уезжаю из страны. Надеюсь, находясь друг от друга за тысячу льё, мы сможем, наконец, обрести каждый своё счастье.
Прощайте!»
Перед тем, как сесть в карету, Габриэль оглянулась на дом. Их вышли провожать Ромина и Натан, а остальные слуги просто прилипли к окнам. День был ясный, жаркое солнце заливало долину, и озеро манипо прохладой, недвижимо застыв в паутине полуденного зноя.
Сколько времени прошло с того дня, когда она впервые ступила на подъездную аллею Волхарда? А как же всё изменилось…
Она блуждала взглядом по зелёному шёлку трав, по тёмному бархату леса и изрезанной линии горизонта, ища глазами знакомую фигуру. Но её не было…
К горлу подступил комок, и она поспешно села в карету.
Какой смысл тянуть время? Форстер всё равно не появится сегодня. А ей пора уезжать. Пора разорвать эту нить и начать новую жизнь.
Глава 25. О важнои роли археологических находок в судьбе влюбленных
Три месяца спустя
Над входом в лавку звякнул колокольчик, и словно вторя ему, следом раздался звонкий голос Франчески:
— Элла? Элла? Ты где? Элла! Ты не поверишь!
— Фрэн? Что случилось? — Габриэль появилась из-за перегородки, держа в руках большую корзину с розами.
Франческа стояла едва сдерживая волнение, пытаясь одной рукой пристроить зонт между вазами с цветами, а другой развязывая ленты шляпки.
— Ах, Элла! — она, наконец, справилась, со шляпкой и швырнула её на заваленный лепестками прилавок. — Синьор Тересси только что приехал к моему отцу… чтобы… чтобы просить моей руки! Ты представляешь?
Она выпалила это, размахивая руками и пытаясь совладать с выбившимися из прически локонами.
— И чему ты удивляешься? Этого следовало ожидать, — чуть улыбнулась, Габриэль и поставила корзину на прилавок.
— Пречистая Дева! И что же мне теперь делать? Это так неожиданно! Нет, конечно, понятно….
Габриэль сняла фартук и повесила его на крючок на стене, слушая вполуха, как кузина изливает на нее свое волнение и радость. И в то же время, чувствуя, как эта новость снова бередит в душе ту самую рану, которая никак не хочет заживать.
— …и я не знаю будет ли это удобно, ведь после… после того случая… прошло совсем немного времени! Но ты же понимаешь…
Габриэль улыбалась кузине, а мысли внезапно вернулись в прошлое…
Она почти не помнила, как прожила первый месяц, после их отъезда из Волхарда. Все будто стерлось, утонуло в каком-то тумане.
Ромина, и правда позаботилась о ней, отдав во владение принадлежавшую ей цветочную лавку. И поселила Габриэль в квартире над лавкой, вместе с моной Виванти — дальней родственницей своего мужа и почтенной вдовой. С того дня Габриэль стала для всех Эллой Виванти — ее племянницей и помощницей в делах, до тех пор, пока сама не научится управлять лавкой.
А дел было много, и в каком-то смысле это было даже хорошо, потому что, свалившаяся на нее работа, и необходимость вникать в дела лавки не оставляли времени для горестных раздумий. Каждое утро прибегали посыльные с записками о том, сколько и каких букетов составить, к какому дню и в честь какого события. Свадьбы, похороны, рождения… Тонкости цветочного этикета требовали знания того, что с чем сочетать, где уместны какие цветы и ленты. Нужно было составлять заказы и принимать то, что привозили торговцы, тщательно проверяя качество товара. А из помощников у нее была лишь четырнадцатилетняя Симона, да вот еще мона Виванти, что учила её всем премудростям.
