Юля протянула трубку подруге:
— Пожалуйста, попробуй найди здесь что-нибудь нейтральное. Есть все, кроме нейтрального.
«В лесу родилась елочка», «Желтая подводная лодка», «Шаланды, полные кефали». Действительно, чего тут только не понатыкано. Наконец зазвучал канкан.
— Славно. Похоже на стеб, — обрадовалась Соня.
Нонна прикрыла глаза. Какая суета кругом. И мобильный телефон. К чему? Зачем она согласилась? Поддалась на уговоры подруг. А кто ей будет звонить?
— Мне кажется, у нее сейчас депрессия начнется, — замечает Юля.
— Уже, — сообщает Нонна.
— Ни фига! — заявляет Соня. — Когда услышит канкан, у нее сразу настроение улучшится.
— Сомневаюсь.
— Ни фига! — утверждает Соня. — Я вот нашла восточный мотивчик. Очень нашему Нонику подойдет.
Протяжная и витиеватая мелодия действительно Нонке понравилась. Ее невозможно было запомнить и напеть, зато она не раздражала избитостью или неприкрытым эпатажем.
— Набирай номер, — предложила Соня.
— Какой? — испугалась Нонка.
— Какой-нибудь. Любой. Позвони куда-нибудь.
— Зачем? Вы-то тут. Кому мне еще звонить?
— Попробуй позвонить, — просит Юля. — Ну пожалуйста.
— У меня вы да дом.
— Домой позвони.
— Точно! Мама! Мама, это я! Запиши, пожалуйста, номер моего телефона.
— Я, слава богу, знаю номер твоего телефона, — заявляет строгая Араксия.
— Мам, ну что ты меня за дурочку принимаешь?
— Да!
— Запиши номер мобильного. Мы и Мише купили. Сегодня его порадую.
— Порадуй меня, пожалуйста, — требует мать. — Скажи свой номер идиоту, который звонит и вешает трубку. И скажи, чтоб не звонил сюда больше.
— Какому идиоту?
— А я не знаю. Кто-то звонит и вешает трубки.
— Так кому я могу сказать, если ты не знаешь, кто это?
Мать бросила трубку. Нонна печально вздохнула и постаралась улыбнуться подругам.
— Вот так.
— Не обращай внимания, — просит Юля.
Юльке легко говорить. Ее мама не потребует лишней пары обуви, она сама кого хочешь обует. И даже благодарности ждать не будет.
— Сейчас я приду домой, и она будет требовать очередные португальские туфли.
— С чего опять?
— Как только у меня появляется что-нибудь новое, она закатывает истерику, что ей не в чем ходить.
— Бедная босая старушка-мать. Вам впору открывать музей обуви.
— Точно! — радуется Юля. Ее в последнее время радуют новые начинания.
— Ага. Баню мы уже открыли, — язвит Нонна. — На очереди магазин… Что мы там еще решили? А, прокладки продавать!
— А что? Дело большой важности и очень-очень деликатное, — сообщает Юля. — У женщин, между прочим, этот бывает, ПМС.
— Что такое ПМС? — не понимает Нонна.
— Какая ты глупая все-таки. Сартра читаешь, а элементарных вещей не знаешь. ПМС — это предменструальный синдром. Каждая женщина чувствует себя перед этим делом неважно.
— Я вот плакать хочу, — говорит Юля.
— А я убить кого-нибудь, — откровенно говорит Соня.
— Да? — с опаской спрашивает Нонна. — А я нормально себя чувствую.
— Наш магазин не только будет продавать модные и удобные прокладки, он создаст специальный стиль.
— Тогда центр психологической помощи при ПМС, а также постреабилитационную службу.
— О! Хорошая идея.
Тягучий восточный напев в электронном исполнении мобильного телефона Нонны поплыл над скамейкой. Подруги переглядываются со значением: вот он, первый звонок.
— Кто бы это мог быть? — тут же испугалась Нонна.
— Случилось, наверное, что-нибудь, — пошутила Соня.
— Дура!
— Хорошее, я имею в виду только хорошее.
— Алло! Алло!
Девчонки, увидев, как изменилось лицо подруги, переглянулись. Соня схватила ее за руку. Юлька замерла.
— Что?!
— Это Федя…
— Фу ты, напугала, дурочка, — выдохнула Юля. — Что говорит?
— Что-то говорит про девятое число…
— Что «девятое число»?
— Не знаю. Разъединилось.
— Понятно, с Днем Победы поздравлял.
Нонна вертелась перед зеркалом и пыталась застегнуть новые джинсы. Она несколько лет не носила джинсы, смущаясь покатого зада, поэтому устала и вспотела. После очередной неудачной попытки Нонка вспомнила старый хипповский способ — застегнуть узкие штаны лежа. Она улеглась на пол, и тут, как всегда без стука, вошла мать.
— Ты бы еще в чешки попыталась влезть, в которых в четвертом классе занималась бальными танцами, — насмешливо сказала Араксия Александровна, остановившись в дверях комнаты.
Нонна решила не отвечать. Пусть себе иронизирует, если ей этого хочется. В конце концов, нельзя у человека отнять право чувствовать свое превосходство над другими. И потом, над кем еще иронизировать Араксии Александровне? Почти выгнувшись в мостик, она победила джинсы от Армани, три года томившиеся в шкафу в ожидании этой минуты.
— Это Федор звонил? — спросила мать между прочим.
Лежа на полу, Нонна тяжело дышала после изнурительных физических упражнений с молнией. Сделала вид, что не расслышала. Что вы там говорили? Про кого? Ничего не слышу.
— Возвращается? — спросила Араксия Александровна, словно говорила о раковой опухоли, вернувшейся после неудачной операции.
Нонна перекатилась на бок и неуклюже встала.
— Не знаю.
— Простишь?
Нонна смотрит на себя в зеркало. Молодая, красивая. Все еще красива. Она ощупывает бедра в туго сидящих джинсах. И похудела все-таки. Или она и не полнела? Может быть, она придумала всю эту полноту, чтобы отгородиться от мира, от мужских взглядов, от вероятных новых отношений и возможной боли? Сейчас она нравится себе. Нонна видит вопросительное лицо матери в зеркале и пожимает плечами.
— Простишь?..
— Не знаю.
— А что тут знать. Я ведь вижу. Простишь. Пойду погадаю.
— Не надо гадать. На него не надо…
Араксия Александровна оборачивается, долго, изучающе смотрит на дочь.
— Не надо, — повторяет Нонна. — Я ничего не хочу знать, ладно? Правда, мам, я ничего не хочу знать. Пусть все будет, как будет. Я не знаю, как будет, но пусть как есть… Я ничего не знаю, я даже не знаю, как молиться, чтобы правильно…
