были.
– Ну хорошо, а на Деречин немцы не проходили?
– А никога ни бачил.
Поблагодарив старика, двинулись дальше. До Деречина оставалось рукой подать. Конечно же, в Песках или Куриловичах сидел какой-нибудь диверсант с рацией – ими были наводнены едва ли не все придорожные местечки – и уже давно передал сведения о проходе штабной колонны. Наверное, поэтому Деречин встретил походный штаб слитными пулеметными очередями.
Немцы! Уже тут, в Деречине?!
Головные машины дрогнули, и стали резко разворачиваться. Били с каменной мельницы, из подвалов крайних домов, и, возможно, с башенок высокого готического костела.
Голубцов приказал гнать броневик вперед, сам уселся на место стрелка и открыл огонь из пулемета. Кулик, увидев маневр командарма, тут же велел своему танку двигаться на костел и бить из пушки по мельнице. За ними устремились еще два броневика, рассыпалась в атаку пехота и тут же залегла под сильным минометным огнем. Минометы били с кладбища. Туда направились пограничники с орудием. Бой разворачивался нешуточный. Почти час выбивали немецких десантников из Деречина. «Маршальская атака» удалась. Выбили!
Потом Голубцов послал роту пограничников для прочесывания леса.
– В плен никого не брать! – приказал он. – Это те самые головорезы, которые над бойцом надругались.
Пленных не привели, хотя перестрелку вели аж в трех местах. Но тут в небе загудели самолеты. Видимо, их успели вызвать десантники. Весь день они каруселили над Зельвой и окрестными дорогами, охотясь за колоннами, идущими на Слоним. Пытались разбомбить и дереченский костел, полагая, что противник устроил там наблюдательный пункт или поднял на крестах антенны.
Потом все разом стихло. Голубцов вошел под высокие своды костела и снял фуражку. Сегодня Господь в который уже раз спас его от верной гибели. И он бы зажег свечу, если бы за спиной не стоял комиссар Дубровский…
Да, они устроили два НП на обеих звонницах. С них было видно далеко окрест, а главное великолепно обозревался небосвод со всех направлений. Полковник Хватов терзал своих радистов, почти не надеясь на связь. Начальник штаба Ляпин организовывал круговую оборону местечка, а Голубцов повел маршала и генералов в клебанию костела – дом ксендза. Самого ксендза не было, нечаянных гостей встретила хозяйка дома в облачении монахини-бернардинки. В годах, но статная и все еще красивая, она встретила нечаянных гостей с ледяной вежливостью.
– Пшепрашам бардзо, не мам тыле посчелю, але мам проста посчели для пилигримов…
– О чем это она? – спросил Болдин.
– Говорит, что у нее нет столько постелей, но есть места для паломников, – перевел Кулик.
– Да, разместимся, пусть не беспокоится. Лишь бы с костела не стреляли.
– Нэ хвылюйтэся, пани! Мы завтра поидэмо, – ответил Кулик по-украински, и консьержка прекрасно его поняла.
– Так, так! Если ест чясно, то в поближу ест дужа синагога, там теж можна шён затшимачь.
– О, как! Если нам тесно, предлагает в синагоге разместиться! У соседей.
– Ну это, если только Лубоцкому, – пошутил Голубцов, – а мне и здесь нравится… Пани, спасибо, мы останемся здесь. Мы тут все христиане, нам в синагогу нельзя.
– Сильно сказано! – хмыкнул Болдин. – И самый главный христианин дивизионный комиссар Дубровский. Батюшка наш походный…
– Хорошо, что у них тут мечети нет. Там надо обувь снимать. А у меня ноги так отекли, что и сапоги не стянешь, – пожаловался Болдин.
– Мечеть в Слониме есть, – заметил Карбышев.
– Вот поэтому мы его стороной обойдем, – усмехнулся Лубоцкий.
Вдруг выяснилось, что генерал Карбышев прекрасно говорит по-польски. И консьержка просияла.
– Хотяж еден шляхетны пан!
– Не еден, – поправил он. – С нами еще настоящий маршал.
– Маршалек?! – ахнула хозяйка. – О, потшебно приватнего покою!
– Григорий Иванович, хотите отдельную комнату?
– Нет. Я никогда не отрывался от народа, – объявил он, и заметил про себя: – Еще придушат ночью в отдельной комнате. Я уж лучше с боевыми товарищами.
Он улегся на диване, накрылся поданым одеялом и тут же захрапел.
Тут в комнату вбежал Бутон, истосковавшийся по хозяину.
– О, пес! – всполошилась хозяйка. – То неможливо! Тутай ест швенте мейшче!
Голубцов взял Бутона на руки и вышел во двор.
– Пошли Бутоша, погуляем… Напугался – столько стреляли сегодня. Столько в машине ехал… Побегай!
Голубцов заглянул в костел. Там устроилась на полу рота охраны и кто-то из танкистов. Усталые, все повалились по лавкам. Лавки стояли рядами, как в кинотеатре. Голубцов жестом остановил дежурного с рапортом – не надо шуметь, и поднялся на правую башню, где был оборудован наблюдательный пункт. Дежурный наблюдатель, младший лейтенант, прикорнувший в уголке, вскочил и доложил, что происшествий не случилось. Голубцов взял у него бинокль и медленно повел по западному своду неба с еще не погасшей зарей. По ближнему ельнику стелился туман, как будто спящий лес, был окутан сном. Меж еловых макушек печально и непросто горел месяц… Вот и еще один день жизни был подарен ему Богом. Сделает ли он такой подарок завтра?
– Откуда, сынок, родом? – спросил он «младшину».
– Из Петровска.
– Неужели из саратовских?
– Никак нет, Петровск-Забайкальский.
– А я из Петровска Саратовского. Но все равно земляки. Петровцы мы!
– Так точно! – повеселел младший лейтенант.
– Смотри в оба, – вернул он ему бинокль. – И помни – мы на войне. Каждую секунду помни. И днем, и особенно ночью!
* * *
Первым поднялся полковой комиссар Лось. Ему не спалось ни с вечера, ни с утра. В гостиной он нашел семейный фотоальбом консьержки и со своейственной ему любознательностью стал листать. Ничего особенного – групповые семейные фото, портреты бабушек и дедушек, какие-то польские офицеры, дамы на водах и в парке… Внимание его привлекла дарственная надпись на красивом кожанном альбоме: «Пани Полубинской от…»
– Пани Полубинская… – вслух произнес Лось.
– Так, то я, – неожиданно отозвалась
