Наконец, у меня получилось. Упираясь в матрас пятками и плечами, извиваясь ужом, которого нерадивая хозяйка бросила живым на сковородку, я смогла подползти к самому краю. И замерла там, не решаясь перегнуться, чтобы воочию удостовериться в том, что там… внизу, на полу, кажется, уже неживой, лежит…
Зажмурилась на миг. Сделала глубокий вдох, даже головой мотнула, сама себя уговаривая в том, что все не так страшно, как кажется на первый взгляд.
— Так, Ришка, успокойся. Все будет хорошо. У тебя всегда все хорошо, разве нет? Главное сейчас не растеряться. Не испугаться… Надо держать себя в руках. Вести себя, как маменька учила, быть спокойно, собранной, не выказывать никаких эмоций и чувств. Мыслить рационально. Приличная барышня никогда не показывается волнений, страхов или… А, что за ерунда, в самом-то деле? Ну какая из меня приличная барышня, когда сердце колотится и визжать от страха хочется?
Вот интересно, а все те, «приличные барышни» и «настоящие леди», которые все эти правила выдумывают, хоть раз побывали в подобной ситуации? Что-то сомнительно мне, ой, как сомнительно.
Я сделала еще один глубокий вдох, резко выдохнула и распахнула глаза. Уперлась пятками в матрас, согнула связанные ноги в коленях и перевернулась на бок. Свесила голову с кровати, чтобы посмотреть, кто это там, лежит на полу и даже стонать уже не может.
Увидела. Дернулась от осознания того, что подозрения мои в личности второй жертвы оказались верными, и… не удержавшись на скользком покрывале, соскользнула с кровати. Головой вниз.
— Да что ж ты будешь делать! — не удержала возмущенного восклицания, когда рухнула поперек несчастного, которому и так не повезло. Хорошо еще, что лицом о его… хм… спину приложилась, а ведь вполне могла и нос о паркет разбить или голову. Хотя и так ударилась сильно. И грохот раздался такой, словно это не я, маленькая, можно даже сказать, миниатюрная, упала, а как минимум шкаф какой-нибудь.
Вторая жертва похитителей чуть пошевелилась и слабо застонала. Я тоже пошевелилась, пытаясь принять чуть более удобное положение. Руки и плечи уже не просто болели — огнем горели, мышцы затекли… отвратительно было, если честно.
— Малкольм, — тихонько позвала кровного врага и подбородком его в… спину потыкала, — Малкольм, ты давай уже, в себя приходи, и будем придумывать, как выбираться.
Секретарь моего дядюшки (а я оказалась права — это был именно он) снова пошевелился и застонал. Лежал он лицом вниз, руки были связаны, как и у меня за спиной, но только руки, ноги ему никто связывать не стал. И вот где справедливость? Меня перевязали, что ту колбасу, а ему только запястья за спиной связали!
— Малкольм! — снова позвала я, теряя терпение. Лежать вот так, на животе поперек мужского тела было и вовсе уж неудобно.
А потом я вдруг вспомнила… я же маг! Можно попытаться вызвать искру и пережечь веревки! Точно!
— Вот ты Ришка недогадливая! — буркнула едва слышно и замерла, пытаясь сотворить заклинание. Рук я не видела, веревок, их перетягивающих — тоже, но разве такие мелочи остановят меня на пути к свободе? Ага, лучше бы остановили. Это в приключенческих романах, герои часто так делают. Причем даже не магической искоркой веревки, которыми руки связаны, поджигают, а вообще от костра там или факела. А вот в жизни все совсем не так легко получается, потому что, когда искру призвать у меня все же получилось, оказалось, что в книгах пишут всякий бред. Именно так я и подумала, когда вместо того, чтобы подпалить веревку, обожгла свою же ладонь. — Гадство! Больно-то как!
— Рианна? — хриплый срывающийся шепот заставил меня вздрогнуть и утратить концентрацию. — Рианна… ты…
— Я, — буркнула в ответ, отфыркиваясь от волос, что облепили лицо и норовили попасть в рот.
Малкольм зашевелился и стоит признать, перевернуться ему удалось куда как легче, чем мне. А переворачиваясь, этот гад меня с себя столкнул, и… моя многострадальная голова все-таки встретилась с полом.
— Да что ж ты делаешь, изверг?! — возопила я, когда помимо всего прочего еще и язык прикусила.
Я повернула голову и воззрилась на Малкольма, сверкая глазами и желая высказать ему все, что я о нем думаю и не только, но захлебнулась собственными словами, когда увидела его лицо.
— Ой, а что?…
Малкольм попытался улыбнуться разбитыми губами, но тут же поморщился. Избили его основательно. Лицо превратилось в один сплошной кровоподтек, один глаз заплыл, губы… это вообще отдельная тема. Ой, мамочки! Я поспешно отвела глаза. Мне такая красота потом долго будет в кошмарах сниться. А ведь ему еще и больно. не представляю даже, что он сейчас чувствует, бедненький.
— Я надеялся, что они до тебя не доберутся, — голос Малкольма срывался, и дышал он с трудом. — Я ничего не сказал, но у них видимо есть еще какой-то источник информации, раз и ты тоже здесь.
— Кто они? — тоже срывающимся шепотом поинтересовалась я.
— Не знаю, но… кажется, это те люди, которым принадлежала та шкатулка. Они про нее спрашивали. Помнишь, я говорил, что в моей квартире кто-то побывал?.. — говорить Малкольму было трудно, слова вылетали с хрипами, он то кашлял, то морщился. — Эти люди ее и искали. Я не думал… вернее, я не сказал, что отдал ее тебе, но… они сами как-то догадались и…
Конечно, догадались. Такой второй дуры, как Рианна Сольер в мире не существует. Влезла в политические дрязги, засветилась сама, еще и сообщника подставила.
— Надо выбираться, — очень тихо произнесла я, опуская голову и упираясь лбом в паркет. — Пока они ко мне допрос с пристрастием не применили. — Ты хоть знаешь, где мы находимся?
Глава 40
То, как мы избавлялись от веревок — отдельная история. Я столько комплиментов Малкольму за все время нашего с ним знакомства не говорила. Да и признаться, за всю свою жизнь я столько не ругалась.
Сперва Малкольм попытался перекинуть связанные за спиной руки вперед, но хоть ноги у него и были свободны, а сам он пребывал в довольно неплохой физической форме, злоумышленники сломали моему самому кровному врагу пару ребер и первое же резкое движение привело к тому, что несчастный дядюшкин секретарь ужасно захрипел и едва не лишился сознания от боли.
— Только не смей мне тут умирать, — шипела я, пытаясь сдуть с лица волосы, что лезли в глаза и рот. Лежала я по-прежнему на животе и чувствовала себя гусеницей. — Кто меня тогда спасать будет?
— Я всегда поражался глубине твоего сострадания и способности сопережевать ближнему, — прохрипел Малкольм, откашливаясь. — Даже в такой момент, ты думаешь только о себе.
— А о ком мне еще думать? — фыркнула я, чуть успокоившись. Судя по язвительным ноткам, промелькнувшим в последнем высказывании, мой самый кровный враг умирать не собирался. — Да и потом, знаешь, как говорит дядя Фил: «Если сам о себе не позаботишься…
— То никто больше этого и не сделает, поскольку окружающим нет до тебя никакого дела! — торжественно закончил за меня любимую фразочку дяди Фила его собственный секретарь и тут же грустно добавил: — знаю, что уж тут. Мы с господином Сольером давно вместе.
