Анна слушала его повествование, пытаясь на каждом повороте найти точку соприкосновения со своей личной историей, но пока что не находила.
— Извини, Пациенца, все это очень интересно, но при чем здесь я?
— Узнаешь, дорогая, потом, — успокоил он ее. — Но, если хочешь все понять, будь добра выслушать меня.
— Да, Миммо, извини меня.
— С тех пор как я вошел в число доверенных людей Больдрани, дон Никола Пеннизи давал о себе знать. Я, в свою очередь, давал ему понять, что не исключаю возможности нашей встречи. Во мне нуждались многие. Недостаточно иметь деньги, чтобы перед тобой раскрылись все двери. Надо иметь деньги и нужного человека. Одним из таких людей был я. Пеннизи, чье положение было уже не так прочно, душу бы продал в обмен на нашего политика, который к тому времени сделался министром. И тут я дал ему знать, что готов вступить с ним в контакт.
— А почему он должен был верить тебе, — с сомнением спросила Анна, — зная, что он сделал твоей семье?
— Дон Никола не был наивным, но все повернулось так, что он поверил, будто моя мать унесла в могилу свою страшную тайну. Поставь себя на место этой бедной женщины. По логике мафиози, мой отец совершил ошибку. Просить за себя еще допустимо, но требовать справедливости для всех — это вызов. За это он и поплатился жизнью. Однако та же самая рука, что поразила отца, спасла сына. Ей оставалось лишь с этим смириться. Я знаю, что тебе это трудно понять.
— Да, — согласилась Анна, — это не очень укладывается в голове.
— К тому же мы с Больдрани распустили ложные слухи о наших с ним разногласиях.
— В самом деле, — вспомнила она, — было время, когда говорили о разладе между вами, даже вражде.
— Больше того, — уточнил Миммо Скалья. — Когда я приехал к Пеннизи, он был убежден, что я сошелся с ним, чтобы насолить твоему отцу. Я ему дал понять также, что хочу рассчитаться с ним за то, что он помог моей матери после смерти отца. Дон Никола был уже стар и немощен, но алчность не давала ему покоя. Шанс войти в команду министра действовал на него оживляюще, но, вовлекая политика в дела Пеннизи, я готовил конец обоим. Чтобы развернуться, им не хватало одного — денег. Поэтому я навел мост между банками Больдрани и предприятиями этих торговцев недвижимостью. Я убедил министра перевести свою долю в небольшой швейцарский банк на льготных условиях. Через два дня этот банк лопнет, и экс-президент останется у разбитого корыта.
— Я правильно тебя поняла? — спросила Анна.
— Ты поняла прекрасно. Это был план, разработанный твоим отцом и осуществленный мною. Мы все сделали, чтобы Пеннизи плохо кончил. Разорение стало для него возмездием. А наши деньги вернулись к нам вместе с доказательствами продажности министра.
Анна была ошеломлена.
— План блестящий, — признала она. — Но, как только министр поймет, что, помимо всего прочего, он еще и потерял свое состояние, разъярится, как зверь. Тогда уж он наверняка постарается доказать, что старик не мой отец.
— Возможно, и разъярится, — сказал Пациенца. — Но он только пыль поднимет.
— А эти злополучные письма, что они представляют собой?
— Это письма, которые Немезио написал Марии из Парижа в 1939 году. Их перехватила тайная полиция, и с них сняли копии. Некоторые оказались в руках Сильвии де Каролис, которая пыталась шантажировать старика, но в результате лишь отправилась в изгнание.
— Теперь я понимаю, что заставило его изменить свое мнение относительно нерасторжимости брака, — сказала Анна, задумчиво кивая. — Но что же такое в этих письмах, о которых знают все, кроме меня?
Миммо Скалья не смог скрыть своего замешательства. Он завертелся на стуле, взял в руку пузырек с чудодейственными каплями, но тут же снова поставил его на столик. Достал сигарету и жадно понюхал ее.
— Иной раз закурить, — с сожалением вздохнул он, — это большое психологическое облегчение.
Анна взглянула ему прямо в глаза.
— Дядя Миммо, — с ласковым укором сказала она. — Не води меня за нос.
Пациенца закинул ногу на ногу и сложил руки на коленях, подавшись вперед.
— Ты знаешь, что между нами полное доверие, — проговорил медленно он. — Но то, что я должен рассказать тебе — вещь чрезвычайно деликатная. Это история об интимных отношениях: речь идет о твоей матери.
— У нее были другие мужчины, кроме Немезио и старика? — встревожилась Анна.
— Да нет, — сказал он. — С чего ты взяла?
— Тогда, во имя всех святых, проясни это дело. Чтобы меня зачать, отец и мать должны были спать вместе. — Последовала длительная пауза. — Так ты скажешь мне или нет, что за чертовщина была в этих письмах?
— Там написано, — пробормотал адвокат, набираясь духу, — что в июле 39-го года, когда ты была зачата, твоя мать и Немезио тоже имели… ну… интимное сношение.
— Так это и есть доказательство, что я не дочь Чезаре Больдрани, — воскликнула Анна.
— Да нет, — возразил Пациенца.
— Но почему нет?
— Потому что в то же самое время твоя мать…
— Моя мать?.. — напряглась Анна, которая хотела знать всю правду.
— Твоя мать была и с Чезаре. Вот я тебе и сказал, — наконец-то освободился он от этой тяжести.
Анна побледнела и бессильно поникла в кресле.
— Это хуже, чем я думала, — проговорила она с тоской. — Нельзя доказать, что я дочь Немезио, но также нельзя доказать, что я дочь Больдрани. Одно несомненно — это то, что я дочь…
— Не надо, — прервал ее Пациенца.
— Ты прав. Извини, — прошептала она, осознав, куда мог завести ее гнев. Она вспыхнула от ярости, потом побледнела, и сердце тоскливо сжалось в груди. — Дядя Миммо, — взмолилась она, — но кто же мой отец?
— Твой отец — Чезаре Больдрани, — убежденно сказал тот.
— Но кто может это доказать? — спросила она с тревогой.
— Я могу сказать тебе одну единственную вещь, Анна. До тех пор пока у старика не было стопроцентной уверенности, что ты кровь от крови и плоть от плоти его, он отказывался дать тебе свое имя.
— Кровь от крови, — пробормотала Анна, вспоминая. — У меня первая группа крови, у Чезаре тоже первая…
— Так проблему не решить, — охладил ее Миммо Скалья. — Это было бы слишком просто. Я выяснял: у Немезио тоже первая. Миллионы мужчин имеют эту группу крови.
— Мы на том же самом месте, — пала духом Анна.
— Но я убежден, что где-то существуют доказательства отцовства старика, — повторил он.
— Тогда мы должны найти их.
— Для тебя или для министра?
— К черту министра! — сказала она с холодной твердостью, напоминавшей старика. — Он может шуметь сколько ему вздумается. Теперь я сама, только сама хочу знать, кто я. Иначе я просто сойду с ума.
