не отводить зрачки первым, и это было его сильнейшее психологическое оружие – смотреть в глаза, не моргая. Как кобра…
«А почему вы…»
Голубцов на все эти «почему» возразил однажды с напускным спокойствием:
«Лев Захарович, рядом со мной были мои старшие товарищи и начальники – замнаркома обороны и заместитель командующего фронтом. Если бы я делал что-то не так, они бы поправили, а в критическом случае отстранили бы меня от армии и приняли командование на себя. Но поскольку этого не произошло, я считаю, что все мои действия были правильны».
И Мехлис заткнулся! Тот самый Мехлис, у которого на все было сотни возражений, вдруг не нашелся что, сказать. Он только выдавил из себя: «Ну, с ними мы еще разберемся…» И потерял интерес к Голубцову.
* * *
Как не хорош был Замковый лес, но и его надо было покидать, как покинули все предыдущие полевые армейские ставки. Куда дальше? Битый час обсуждали впятером маршал Кулик, генералы Болдин, Карбышев, Голубцов и Ляпин – кто и куда двинется сегодня. Речь шла не об организации какой-либо операции – теперь ясно было, что все подобные попытки – это химеры. Речь шла о насущном: как выйти к своим, чтобы не попасть под разгром и не угодить в плен. Сошлись на том, что надо двигаться севернее главной трассы Белосток-Слоним. А штаб должен заночевать в местечке Деречин. Название это никому ни о чем не сказало. Для всех оно было из того же разряда глухоманных еврейских местечек, что и Зельва, Ружаны или Бельск. Но… Всего лишь триста лет тому назад это местечко было одним из культурных центров Европы, Великого Литовского княжества… Здесь в усадьбе Сапегов были собраны великолепные шедевры живописи, скульптуры, старинные фолианты, золотые и бриллиантовые сокровища, которые могли украсить любой королевский двор… Но кто об этом помнил? И кому это сейчас было нужно? Сейчас важно было одно: эта большая деревня вместе с другой большой «деревней» Зельвой были краями горлышка той «бутыли», из которой должны были выскользнуть две армии – 10-я и 3-я. Они должны были успеть выскользнуть, ибо конфигурация этого сосуда все время убийственно менялось, и горло сужалось и сужалось…
* * *
Утром 28 июня из Замкового леса выступил в поход большой отряд. Голубцов и сам не ожидал, какое войско соберется для охраны его персоны, а также персон маршала Кулика, генералов Болдина и Карбышева. Правда, от батальона охраны остались только две вполне надежные роты (остальные ушли со Смоляковым на прорыв в Зельву). Но их вполне могли заменить две роты пограничников. Штабной отряд дополняли два десятка танков (полностью заправленных топливом, с полным боекомплектом) и три батареи с орудиями на случай любого боя. А еще Голубцов рассчитывал на отряд полковника Смолякова, который (в это очень верилось), ждал их в Зельве, обеспечив, проезд по мостам. Как никак, а у Смолякова должны были быть еще две вполне боеспособные роты из зашибаловской дивизии.
– Ну, вот, по сусекам поскребли и на целый усиленный батальон наскребли, – подытожил доклад Ляпина командарм. Он устроился в броневике. Хотел забрать туда Бутона, и тот готов был прыгнуть в тесную стальную клеть, пропахшую порохом, маслом, бензином, но потом пожалел пса и отправил его в «эмку», в которой сидели Болдин, генерал Карбышев и главный армейский интендант полковник Лубоцкий. Маршал Кулик облюбовал себе Т-34, «бронежилет», вполне достойный его чина. Жаль, под рукой не было КВ с лобовой броней толщиной в ладонь.
Двинулись с наступлением темноты. Но не сразу, а сначала отправили головной отряд для выбора места расположения штаба в Деречине. Возглавил его комендант штаба капитан Лебедев, с ним ехали интенданты и начальник военторга. Они направились по особому маршруту, проложенному Ляпиным – через местечко Пески, а дальше глухими деревнями – Осовлянами и Куриловичами. Голубцов хотел ехать по их же маршруту, но Ляпин убедил – надо двигаться через Зельву. Так и сделали. Однако на душе у Голубцова скребли кошки. И внутренний голос, который редко ошибался, велел ему все-таки следовать за Лебедевым и его квартирмейстерами. Маршал Кулик утвердил решение «внутреннего голоса», и вся колонна резко свернула на север. Начальник штаба, скрепя сердце, тоже повернул туда, куда он считал ехать не надо. Их разлад нарастал, Ляпин считал, что Голубцов на него за что-то обижен и потому так третирует. Но на что? Во всяком случае, он отвечал ему той же нелюбезностью и утешал себя тем, что по выходе на старую границу сразу же напишет рапорт о переводе в другое объединение, пусть даже с понижением в должности.
За Ляпиным следовал третий отряд походной колонны – обоз с ранеными, их было более ста пятидесяти человек. Возглавлял этот скорбный кортеж бригврач Гришин. Вместе с обозом ехала и одна из трех полевых кухонь с горячей пшенной кашей для раненых. На повозке с термосами восседала Лана Бараш. Муж остался в покинутом лагере. Он должен был догнать обоз на полуторке, как только та привезет продукты из Волковыска. Старшина Бараш уже давно подготовил свои «кашемёты» к походу и ждал когда же, наконец, появится эта клятая полуторка. До города – всего километр. И загрузить ее ящиками-мешками дело десяти минут. Грузовик запаздывал, Бараш нервничал, поглядывая на именные часы, полученные от Голубцова в качестве свадебного подарка.
Темнело быстро. Вот уже и летучие мыши вылетели на свой ночной промысел. Как странно они летали – вверх-вниз, из стороны в стороны. Вдруг послышался звук автомобильного мотора. На просеку въехал грузовик, затем еще один, мотоциклисты. Бараш подумал сначала, что это приотставшая часть – много их тут таких. Но присмотрелся в темноте – фуражки и каски чужие. Немцы!
Да, это был немецкий отряд из 137-й пехотной дивизии, который шел по пятам за штабом 10-й армии. Появись они на час пораньше и завязался бы бой…
Старшину Бараша допрашивали прямо у полевой кухни.
– Ты есть повар, и ты дольжен знат, куда поехаль твой генераль!
Его допрашивал офицер, который говорил по-русски с сильным польским акцентом, вставляя польские словечки.
– Генералы не докладывают своим поварам о своих планах.
– Но должень был ехать кормить своего генераля. Куда
