Понятно, что лёд тронулся, и просьба двух женщин Венедиктом Ерофеевым была выполнена. Обращусь к его воспоминаниям о том июльском дне 1961 года, когда он не ёрничал, никого не пародировал, говорил, что думал, и своими ответами честно уведомил экзаменаторов (своих будущих преподавателей), с кем они имеют дело:
«Июль 61 года. Город Владимир. Приёмные испытания во Владимирский педагогический институт имени Лебедева-Полянского. Подхожу к столу и вытягиваю билет:
1. Синтаксические конструкции в прямой речи и связанная с ней пунктуация.
2. Критика 1860-х гг. о романе Н. Г. Чернышевского “Что делать?”.
Трое за экзаменационным столом смотрят на меня с повышенным аппетитом. Декан филологического факультета Раиса Лазаревна [Засьма], с хроническою улыбкою: “Вам, судя по вашему сочинению о Маяковском, которое все мы расценили по самому высшему баллу, — вам, наверное, и не надо готовиться к ответу. Присаживайтесь”.
Само собой, ни о каких синтаксических конструкциях речь не идёт.
— Кем вы сейчас работаете? Тяжело ли вам?
— Не слишком, — говорю, — хоть работа из самых беспрестижных и препаскуднейших: грузчик на главном цементном складе.
— Вы каждый день в цементе?
— Да, — говорю, — каждый день в цементе.
— А почему вы поступаете на заочное отделение? Вот мы все, и сидящие здесь, и некоторые отсутствующие, решили единогласно: вам место в стационаре, мы все убеждены, что экзамены у вас пройдут без единого “хор”, об этом не беспокойтесь, да вы вроде не беспокоитесь. Честное слово, плюйте на ваш цемент, идите к нам на стационар. Мы обещаем вам самую почётную стипендию института, стипендию имени Лебедева-Полянского. Вы прирождённый филолог. Мы обеспечим вас научной работой. Вы сможете публиковаться в наших “Учёных записках” с тем, чтоб подкрепить себя материально. Всё-таки вам двадцать два, у вас есть определённая сумма определённых потребностей.
— Да, да, да, вот эта сумма у меня, пожалуй, есть.
В кольце ободряющих улыбок: “Так будет ко мне хоть какой-нибудь пустяшный вопрос, ну, хоть о литературных критиках 60-х гг.?”
— Будет. Так. Кто, по вашему разумению, оценил роман Николая Гавриловича самым точным образом?
— По-моему, Аскоченский и чуть-чуть Скабичевский. Все остальные валяли дурака, более или менее, от Афанасия Фета до Боткина.
— Позвольте, но как вам может нравиться мнение Аскоченского, злостного ретрограда тех времён?
Раиса Лазаревна: “О, на сегодня достаточно. Я, с согласия сидящего перед нами уникального абитуриента, считаю его зачисленным на дневное отделение под номером один, поскольку экзамены на дневное отделение ещё не начались. У вас осталась история и — Sprechen Sie Deutsch? Ну, это для вас безделки. Уже с 1 сентября мы должны становиться друзьями”»9.
Выбор Венедиктом Ерофеевым двух литературных критиков с различной репутацией и противоположных взглядов не случаен. Тот и другой были отнюдь не единомышленниками, а напротив того — оппонентами. Несмотря на свои разногласия, они подвергли Николая Гавриловича Чернышевского, философа-материалиста, революционера-демократа, публичной словесной порке. Один из них, Виктор Ипатьевич Аскоченский[278], относился к числу наиболее одиозных противников вольномыслия. Советскими литературоведами он был заклеймён злейшим врагом всего прогрессивного, реакционером и обскурантом. На протяжении многих лет Виктор Аскоченский еженедельно яростно и ехидно бичевал нигилистов и отступников от православия. К ним, естественно, относились поклонники Чернышевского, последователи его крамольных идей. Он был основателем, редактором-издателем и автором большинства материалов «Домашнего журнала». Этот еженедельник издавался в Санкт-Петербурге с 1858 по 1865 год под названием «Домашняя беседа для народного чтения», а затем был переименован в «Домашний журнал». Последний его номер вышел 5 ноября 1877 года. В номере еженедельника от 22 февраля 1864 года в полемическом разделе «Блестки и изгарь» появилась статья Виктора Аскоченского, где он разнёс в пух и прах роман Чернышевского «Что делать?», справедливо полагая, что в этом сочинении разврат получает не только восторженное одобрение, но и предлагается автором в качестве нормы повседневной жизни. Сделаю выписку из этой статьи, а именно из той её части, где затрагиваются основные темы дискуссии с нигилистами: «Мы того убеждения, что всё враньё цивилизаторов, вся философская дребедень доморощенных Бюхнеров и Молешотов, всё банальное кощунство российских Ренанов и Миронов — ничто в сравнении с тем злом, которое фактически распространяется чрез учение, подрывающее главнейшую основу общественного благоустройства. Старая, но тем не менее непререкаемая истина, что семья есть зерно, из которого вырастает широколиственное древо целого государства; если зерно это будет гнило, то и дерево будет дуплисто и прежде времени сломится и сокрушится. 10шенты разврата избрали каналом для проведения своих гнусных идей так называемую беллетристику; ясно, значит, на кого они метят, — на тех, которые не стали бы их читать в учёных трактатах, — на тех, которые берутся за книгу только для развлечения и которые, стало быть, не любят затруднять головы своей думою и серьёзным размышлением, преимущественно на нашу молодёжь, на наших жён, сестёр и дочерей. Скажем более; мы знаем, что теперь в ходу идея о возможном сближении полов, и в одном из заседаний некоего образовательного общества был поднят об этом серьёзный вопрос... Что ж тут делать?»10
Александр Михайлович Скабичевский[279], названный Венедиктом Ерофеевым во время устного экзамена по литературе, был критиком и публицистом. Время его смерти точно не установлено: то ли 29 декабря 1910 года, то ли 11 января 1911 года. Александр Скабичевский относился к либерально-народническому направлению в публицистике. Евгений Шталь объясняет, почему этот популярный в то время критик ополчился на роман Николая Чернышевского «Что делать?»: «Александр Михайлович Скабичевский отметил, что роман Чернышевского вызвал к жизни фиктивные браки, так как генеральские и купеческие дочки пытались подражать Вере Павловне, фиктивно вышедшей замуж за Лопухова»11. Далее для большей убедительности он цитирует отрывок из статьи критика: «...всюду начали заводиться производительные и потребительские ассоциации, мастерские швейные, сапожные, переплётные, прачечные, коммуны для общежития, семейные квартиры с нейтральными комнатами и пр. Фиктивные браки с целью освобождения генеральских и купеческих дочек из-под семейного деспотизма и подражания Лопухову и Вере Павловне сделались нередким явлением жизни, причём редкая освободившаяся таким образом не заводила швейной мастерской и не разгадывала вещих снов, чтобы вполне уподобиться героине романа»12.
Объявив экзаменаторам, что лучше всех критиков роман «Что делать?» оценил Виктор Ипатьевич Аскоченский, Венедикт Ерофеев дал им понять, что ему дороги христианские идеалы. Он знал, что его будущие учителя ждали совершенно другого ответа. Они были убеждены, что он назовёт В. И. Ленина. По словам вождя, роман «Что делать?» «его глубоко перепахал» и более того — «дал заряд на всю жизнь».
