для него существовать.
Я размышлял, перебирая в голове варианты воздействия на Петру, — очень хотелось наброситься на неё прямо в Библиотеке или устроить засаду в лесу, ворваться к ней домой, когда она спит! Страшные образы, рождённые в непроглядных глубинах сознания, не принадлежали мне, — взращённые и целиком сформированные, они всплывали на поверхность, чтобы я овладел ими, — и что-то постороннее, помимо моей воли, воздействовало на них, — они лопались, подобно мыльным пузырям, разлетались во все стороны брызгами, исчезали, оставляя лишь тусклое воспоминание о себе, — в той области мира, о которой хочется забыть навеки.
Лишь однажды удалось мне наткнуться на настоящую золотую жилу, из которой я постарался выжать всё возможное: Смотрители Библиотеки, таинственные, никем не виданные, о которых мне некогда поведал работник Банка Геродот. Строительная техника и рабочие давно убрались с моего участка, оставив от замка Лангобарда лишь воспоминание и подготовив для меня красивый деревянный Домик у Дороги, — я, конечно же, внимательно осмотрел его и с удовлетворением принял работу, но переселяться в него не спешил — мне всё казалось, что я не выжал всей выгоды из своего пребывания в Библиотеке. Что же касается моих служебных обязанностей, то я выполнял их с превеликим рвением, присущим неофитам, круглые сутки находясь на службе, охотясь за яркими впечатлениями, записывая их в толстую тетрадь шариковой ручкой, составляя первый в своей жизни самостоятельный отчет, пусть и переполненный тщательными описаниями коротких встреч с Петрой, — как обворожительно она покачивается, переступая с ноги на ногу, как весело играют солнечные зайчики, отбрасываемые рыжими волосами, на которые падают лучи утреннего солнца, проникающие в сумрачную утробу Библиотеки через окно, и про две веснушки, испытавшие вдруг ко мне жалость и симпатию. Я безумствовал от радости, что заручился их неожиданной поддержкой — может, с этого начнётся моё триумфальное шествие к сердцу красавицы? Может, встав на мою сторону, они сумеют обратить одну за другой и все остальные веснушки, коих — несчетное множество, — и, став моими союзниками, они смогут шаг за шагом убедить свою хозяйку, если не полюбить меня, то хотя бы предоставить мне больше времени для её лицезрения. А там, кто знает, любовь — штука странная, привередливая и необъяснимая, развернётся вдруг на сто восемьдесят градусов — от безнадежности к взаимности.
Когда мне в голову пришла идея использовать Смотрителей Библиотеки, как приманку для Петры, она ещё не была доведена до состояния безоговорочного отторжения всего, что хоть как-то связано со мной, хоть каким-то боком меня касается или хоть в каком-то виде от меня исходит, то есть была достаточно свеженькой, восприимчивой и не притупленной моими бесконечными приставаниями. Стоило в моей голове проклюнуться воспоминанию о Геродоте, как я, не тратя время на подготовку новой снасти для поимки Петры, решил действовать экспромтом при очередном её появлении в Библиотеке — вышло хоть и коряво, но результативно.
— Где Библиотекари?! — вопрошающе возопил я, вложив в этот вопль всё своё неудовлетворённое желание быть услышанным и понятым.
— Кто? — Петра не только остановилась и задала этот коротенький и головокружительно прекрасный вопрос, но и обратила в мою сторону лицо, что само по себе уже было невероятно.
— Смотрители Библиотеки, — ответил я почти спокойным голосом, делая неприметный шаг ей навстречу. Мне стало ясно, что наживка сработала — теперь не следовало переусердствовать в выуживании улова, ведь любая неосторожность с моей стороны могла привести к его потере.
— Что за смотрители? — кажется, в ней разгорелось любопытство подобно костерку, в который подкинули сухих веток.
— Библиотекари. Это те, кто следит за порядком в Библиотеке, когда мы этого не видим, расставляет книги по полкам в нужном порядке, убирает мусор, оставленный посетителями, вытирает пыль, моют полы и окна… Очень странное дело! Я бы сам никогда даже не задумался над тем, что здесь могут существовать какие-то Библиотекари. Сама по себе мысль об этом пряталась в голове, ускользала, оставалась не распознанной… Каждый день приходишь в Библиотеку по долгу службы, делаешь обход, встречаешь посетителей или не встречаешь, заговариваешь с ними или не заговариваешь… Воспринимаешь порядок, который здесь царит, как данность, но ведь это не так… Он не может быть данностью — за ним кто-то стоит, кто-то его поддерживает. И этот кто-то — Библиотекари…
Информация о Библиотекарях подействовала на Петру завораживающе, — никогда ещё не удавалось мне подкрасться к ней так близко! — я бы даже мог, вытянув руку, коснуться её, — и никогда ещё не была она такой неподвижной! — казалось, рассматривай её в подробностях с близкого расстояния, наслаждайся тонкими линиями, составляющими её внешний облик, и золотой россыпью веснушек на лице, — но не тут-то было! — какую-то невероятную защитную реакцию организма вдруг продемонстрировала она, — у меня не получалось сфокусироваться на чём-то определенном, например, на её носе, губах или веснушках — они двоились, троились, расплывались, так что мне приходилось часто моргать и тереть глаза, пытаясь их настроить так, чтобы рассмотреть Петру вблизи повнимательнее.
— Первый раз слышу. Дама Б ничего не рассказывала мне про Смотрителей, — голос у Петры был растерянный.
— Ничего удивительного. Не рассказывала, потому что не знала. Лангобард мне тоже не рассказывал. Я узнал о них из другого источника.
Ну, здесь, конечно же, я не мог не воспользоваться ситуацией — невиданной доселе заинтересованностью Петры к моей персоне — пустился в долгий, изобилующий отвлечёнными размышлениями, рассказ о своём походе в Банк, — о том, как получил целый чемодан денег и потом потерял его, как увидел дикий, совершенно необъяснимый, бардак в служебном помещении Банка, как разговаривал с менеджером по имени Геродот, от которого и узнал о Библиотекарях.
— Если Библиотекари действительно существуют, зачем они тогда прячутся? — этот вопрос Петры под конец моего рассказа гармонично вписался в ту картину, которую я рисовал в своём сознании, стараясь как можно тщательнее прописать фигуру Петры рядом с собой. Он гармонично вытягивал из меня нужный ответ, как река — лодку, а небо — облако.
— Вот именно! — спешил я выразить свои мысли и чувства, понимая, что меня подводят не только глаза, не способные сфокусироваться на Петре, но и уши, воспринимающие её голос с искажением — в нём слышались какие-то посторонние скрипы. — Во-первых, надо выяснить — действительно ли существуют эти Библиотекари. Выследить, подкараулить, найти место, где они скрываются. А во-вторых, понять, зачем они это делают? Есть же какая-то причина, которая заставляет их прятаться.
— Может, они так уродливы, что боятся напугать посетителей и вызвать отвращение к чтению книг?
— Или красивы настолько, что боятся ослепить своей красотой. В любом случае, если они прячутся,
