Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
CCCXIX
Я никогда ни в чем не отказывал императрице Жозефине, будучи уверенным в ее искренности и преданности мне.
CCCXX
Я стараюсь умалчивать о глупых поступках некоторых из европейских монархов подобно тому, как не принято говорить о благосклонности прежних своих любовниц.
CCCXXI
Переход Груши от Намюра до Парижа – один из самых блистательных подвигов войны 1815 г. Я уже думал, что Груши с его сорока тысячами солдат потерян для меня и я не смогу вновь присоединить их к моей армии за Валансьеном и Бушеном, опираясь на северные крепости. Я мог организовать там систему обороны и отстаивать каждую пядь земли[365].
CCCXXII
Ней и Лабедуайер[366], как малые дети, позволили себя расстрелять: к несчастию, им не дано было понять, что еще совсем недавно, во времена революции, те, кто выигрывал время, в конце концов оказывались правы.
CCCXXIII
И четырех справедливых страниц не сыщется во всем том, что понапечатано за последние четыре года о моем царствовании и о деяниях моих современников. Среди сочинителей немало пасквилянтов, но нет ни одного Фукидида.
CCCXXIV
Я всегда считал преступлением призвание монархом иностранцев того ради, чтобы укрепить свою власть в собственной стране.
CCCXXV
Я отлично понимаю, что это Фуше составил проскрипционные списки, но имена лиц, коих я там нахожу, ничего мне не говорят[367].
CCCXXVI
Испанцы не нашли ничего лучшего, как одобрить конституцию, которую я предлагал в Байонне, к несчастию, не все тогда готовы были принять ее (я здесь имею в виду народ)[368].
CCCXXVII
Идея объединить в четырех отделениях Института[369] внушающее почтение сообщество различных, талантов была прекрасна. Надобно же было совершенно не понимать суть дела, чтобы искалечить сей памятник национальной славы.
CCCXXVIII
Человеческий разум сделал возможным три важнейших завоевания: суд присяжных, равенство налогообложения и свободу совести; если только монархи не лишатся рассудка, они уже не станут нападать на эти три основы общественного договора.
CCCXXIX
Часто мне приходит на ум при чтении «Цензора», что он составляется Талейраном или Поццо ди Борго[370]. Эта книга – насквозь антифранцузская, ее сочинители – идеологи пустых мечтании: они делаются смешными, когда хотят управлять королями.
CCCXXX
Когда народы перестают жаловаться, они перестают мыслить.
CCCXXXI
Я вел переговоры в Фонтенбло не ради себя: я действовал во имя нации и армии; если я сохранил за собой титул императора и прерогативы монарха, то это потому, что, отдавая себя на поношение врагам, я не хотел заставить краснеть храбрецов, кои служили мне.
CCCXXXII
Существует род воров, которых законы не преследуют и которые крадут у людей то, что есть у них самого драгоценного, а именно время.
CCCXXXIII
Во Франции есть люди, которые вспоминают о Хартии, когда их охватывает страх, совсем как тот игрок, который возвращается к своей любовнице, когда проигрался.
CCCXXXIV
Мадам де Сталь написала о страстях как женщина, вполне освоившаяся с предметом, о котором пишет. Она часто принимает сущую галиматью за нечто возвышенное и более всего пуста в тех случаях, когда претендует на глубокомысленность[371].
CCCXXXV
Время республик прошло: скоро в Европе не останется ни одной из них.
CCCXXXVI
Если в механике знаешь три величины, всегда найдешь и четвертую (конечно, если хорошо владеешь математикой).
CCCXXXVII
В массе своей испанский народ дик, невежествен и жесток: в то время как я приказывал обращаться с пленниками в лагерях Лиможа, Перигюе и Мулэна по-человечески, моих солдат убивали, обрекали на пытки и мученическую смерть. Условия капитуляции генерала Дюпона в Байлене были столь постыдно нарушены, что едва ли тому отыщется подобный пример в истории[372].
Ознакомительная версия. Доступно 27 страниц из 132
