Книга Нестор-летописец - Наталья Иртенина

В год 6580-й от Сотворения мира трое князей Ярославичей торжественно и прилюдно примирились меж собой. Клятвенно обещались дружить и миловать друг друга, а ссоры и свары решать полюбовно. Кто ж знал, что не пройдет и года, как они смертельно разругаются.

Жить в любви и не перебегать друг другу путь наказал сыновьям перед смертью отец. Старый князь хорошо знал, о чем говорил. Великий каган Ярослав на своей шкуре испытал, каково без любви делить с братьями княжение на Руси. Но тогда он еще не был ни великим, ни каганом. Сидел в Новгороде и боялся, что отец пойдет на него из Киева войной за отказ платить новгородскую дань.

Князь Владимир, однако, вдруг помер. Старшим его сыном считался приемыш Святополк, а любимым был Борис. Святополк оказался тогда ближе к великому столу. Ему и пришло в дурную голову: «Перебью всех братьев и один завладею Русью». Киевским людям принялся раздавать подарки, к Борису же послал вышгородских бояр, чтобы убили его. Из дружины при Борисе оставалось несколько отроков. Остальные ушли, когда князь объявил им: «Не хочу поднимать руку на старшего брата, пускай он отныне будет мне вместо отца». Таких заявлений испокон веку на Руси не делали, и кмети Бориса не поняли. Потому подосланные бояре с делом худо-бедно справились. Князь и сам не противился им. Молился со слезами: «Сподобь, Господи, принять страдание во имя Твое и ради любви к Тебе и не вмени брату во грех. Если кровь свою пролью, буду мученик Тебе».

Довольный его смертью Святополк вошел во вкус. Обманом вызвал из Мурома младшего, еще безусого Глеба. Но доплыть до стольного града не дал ему. Такие дела лучше проворачивать подальше и потише. К Глебу отправилась шайка убийц. Его лодью обнаружили под Смоленском. Князя накануне ошеломила весть от Ярослава, что Борис мертв, а Святополк — гнусный предатель и братоубийца. Борис был для Глеба любимым братом, образцом подражания, и мысли о противлении также не возникло. «Увы мне, Господи, — взмолился князь, — лучше бы мне умереть вместе с братом, чем жить на этом свете, полном лжи». Посланцы от Святополка захватили лодью и собрались уже прирезать Глеба. Князь объяснил им суть дела: «Закалаете меня, как агнца, перед Господом». Но зарезал его свой же холоп-повар, одуревший со страху при виде злой своры.

Три года после того Ярослав воевал со Святополком и его польским тестем — толстобрюхим Болеславом. Удача то улыбалась ему, то махала рукой на прощанье и снова подмигивала. Вконец разъярившись и ошалев, Святополк навел на Русь печенегов. Ярослав разбил поганых. Князь-братоубийца бежал и бегал еще недолгое время, обезумевши от страха, пока не помер.

Святополка на Руси прозвали Окаянным. Поговаривали, что могила его, где-то между ляхами и чехами, ужасно смердит.

Изяслав Ярославич ни в чем не хотел уступать отцу, который прославил Бориса и Глеба в лике святых. К последнему месяцу весны в Вышгород съехалось великое множество народу. Собрались князья с женами, чадами и домочадцами, митрополит, епископы и монастырские игумены, прочего духовенства без числа, бояре с дружинной чадью, гриди и отроки с княжьих дворов. Небольшой град вместить всех не мог. За городьбой в чистом поле стояли шатры княжих мужей, скучали без дела младшие отроки, которых не звали в город, щипали свежую траву дружинные кони. Там же, завернувшись в вотолы, ночевали черноризцы, пришедшие сами по себе, а не в епископской свите.

Князь Изяслав устроил для всех праздник и хотел, чтобы торжества запомнились надолго. Перед тем как положить святые мощи Бориса и Глеба в новую, тут же освященную церковь, пировали три дня. Со всех сторон в Вышгород ехали возы с обильем: везли туши дикого зверья и скотины, живую рыбу в бочках, огромные, по грудь человеку, корчаги с вином, мед, пиво и брагу, мешки муки для пирогов, горы грецкой овощи и своих запасов с прошлого году, сарацинские сласти в кожаных торбах. Столы ставили не только во дворах, но и прямо на мостовых. По граду ездили конные с тугими кошелями, щедро загребали горсти резаного серебра, бросали сбегавшейся черни. Из порубов по случаю праздника выпустили всех сидельцев, кроме виновных в тяжком душегубстве.

Всем нашлась радость, одних скоморохов обидели — не давали им разгуляться, гнали со дворов и с улиц. Ибо не подобает торжество христианской веры украшать скоморошьими игрищами — таково было твердое слово духовенства. Однако и пировали не все. Иные из епископов и монахов дивились, что князья празднуют, еще не исполнив дела, и столы с яствами обходили стороной.