не банкрот. Но мне на это не потребуется много времени. Чем он отличается от всех? Он тоже не захочет оставаться одиночкой, если можно всем вместе весело играть в интересные игры... – Он с иронией глядел на меня. – Что-то хочешь еще узнать? – вежливо спросил он.
– Да. Я хочу не только Малыша, – сказал я. – Я хочу, чтобы свободу получили они все.
– Все?!
– Да. Все эти дети.
Вуул, в первую секунду задохнувшись как бы от моей наглости, от души смеется.
– А у тебя пуп не треснет, дорогуша? Помнишь, чтó мы только что говорили о банкротах? Никто из этих детей уже не верит, что когда-то был проводником. Они боятся своей памяти о Фриланде, и больше всего в жизни они боятся вылететь из моей школы прямиком в трущобы Лабиринта. Они не поверят тебе и не пойдут за тобой, уж можешь не сомневаться. Даже предлагать им такое сейчас – жестоко. Лично я не стал бы, а я не самый, гм, мягкий человек в трех мирах. Но дело даже не в этом, а в том, что у большинства из них в результате не выдержит психика. Хотя мы можем попробовать, если хочешь! Или ты, может быть, собираешься протащить их во Фриланд силой? Даже в мое Государство я не могу никого провести силой. – Он сожалеюще цокнул языком. – Я не могу принуждать человека стать гражданином моего Государства. Жаль, но это работает совсем не так. А как всё было бы просто!.. Так что Гаммельнского крысолова из тебя не получится, дорогой мой. Молись, чтобы получился хотя бы Огами Итто…
– Я не знаю, кто такой Огами Итто, – сказал я. Я надеялся, что моя жадность убедит Вуула в том, что я отношусь к сделке серьезно. К тому же мне надо было потянуть время, чтобы обдумать свое решение. – Кстати, я слышал, что в твоем государстве действительно существует свобода воли, - сказал я. – Наверное, у меня больше не будет возможности спросить тебя, как это сочетается с… тем, что мы там видели? Почему они… не бунтуют?
Вуул самодовольно усмехается. Похоже, я и правда задел его любимую струну.
– Один идеолог, который тоже в свое время вот так рассмотрел снаружи устройство нашего государства, потом провел грандиозный социальный эксперимент – здесь, в Лабиринте. Так вот он тогда говорил так: «Надо запугивать людей и не останавливаться до тех пор, пока они не начнут благодарить тебя за корку хлеба – если ты ее им дашь». Он был хорошим работником. Он даже воспроизвел здесь большинство идей, почерпнутых там…
– Это невозможно, – сказал я.
– Напрасно ты так думаешь! Что невозможного в том, что вы видели? Что из этого вы еще не реализовали в вашей истории?
– Не в таких масштабах.
– Разница не так велика, как ты думаешь. Вот разве что фантазии у здешних экспериментаторов поменьше, чем у меня. ...Так что они свободны, действительно свободны, и они сами всё это выбирают, так что твой источник не врал.
– Свобода, когда все боятся всех? Когда привязанность – самое наказуемое преступление? И они всё забыли. Если бы только они могли вспомнить!
– Они сами выбирают не вспоминать, – сказал Вуул. – Одного такого вы у меня украли недавно. Но его брат по-прежнему мне должен, и уж будь уверен, он отдаст долг… Довольно болтовни. – Его немигающее лицо теперь было неподвижно обращено ко мне. – Отвечай, что ты решил, проводник.
– Ну вот что. Эликсира, как ты знаешь, со мной нет. – (Конечно, Вуул это знает, ведь в приемнике серого здания меня обыскали). – Более того, у меня его вообще пока нет. Мне уже сказали, что вопрос о моем участии в миссии решен. Но изготовление эликсира еще идет. Его ведь нужно очень много, а технология сложная. Почему, ты думаешь, мы до сих пор не реализовали проект? Производство эликсира завершится только непосредственно в день акции. Тогда его раздадут последним оставшимся проводникам, и мы все выйдем в Лабиринт. Возможно, я получу эликсир завтра, а возможно – только за час до выхода. Я этого не знаю.
Вуул без выражения смотрит на меня своими немигающими глазами. Может быть, у него есть возможность проверить, вру я или нет. Тогда вся моя схема сгорит синим пламенем. Но мне почему-то совсем не страшно.
– Поэтому предлагаю такой план. Встречу назначаем в день «Ч». Ты ведь знаешь, на какое число назначена акция? Кажется, в этом году праздник приходится на 14 апреля, но это можно уточнить. Встречаемся здесь, в В. Точку выхода и время, сам понимаешь, я назвать не могу: я ведь дилетант и не стану гарантировать, что не промахнусь. Ты сам нас найдешь. Мы не будем отходить от гейта. Если хочешь, мы тебе позвоним и скажем, где мы, чтобы уж наверняка, но мне кажется, что у тебя это и так не вызовет затруднений. Вы приводите к гейту Малыша. Мы приносим жидкость. Совершаем обмен. Пока мы ждем назначенного дня, на Малыша не должно производиться никаких воздействий. Ни физических, ни психологических. Он не должен забыть свое предназначение. Мы друг друга поняли?
– Я вообще понятливый парень, – задумчиво сказал Вуул. – Вот, – он открыл один из ящиков стола и, даже не глядя, достал оттуда что-то маленькое. И отправил мне по полировке стола. Предмет был похож на детский кубик или, пожалуй, скорее все-таки пустотелую коробочку с тонкими стенками. – Тебе не придется меня искать, если ты при переходе Границы высыпешь содержимое себе под ноги. Лучше вообще раздавить ногой, но это не принципиально.
– И еще одно, – сказал я, кидая коробочку в сумку. – Приведите к нему ЧП.
