— Ну почему сразу же трахнуть?! — возмущённо воскликнул я. — Чёрт побери! Вокруг — сплошные эмансипе! Куда от вас деваться?!
— А чего ты хочешь? — спросила она с ухмылкой. — Романтики? Хочешь предложить мне большую и чистую любовь? Или может быть — замуж?
— Не знаю, — ответил я. — Мне хочется какой-то новизны.
Я задумался, а она выжидающе смотрела на меня.
— Для меня любовные отношения — это феномен. Мы называем себя людьми, но мало чем отличаемся от животных. Всё как-то рефлекторно, предсказуемо, как у собак: понюхали друг у друга под хвостом, пожрали вместе, потрахались и разбежались в разные стороны. Ты уехала в Сургут, я — в Нижний Тагил. А смысл какой в этом? Через полгода я даже не вспомню, как тебя звали.
Когда я это говорил, то состроил такую грустную физиономию, что и она перестала улыбаться, а я подумал в тот момент: «Ага, вот она уже попала в орбиту моего влияния… Моя девочка».
— А не надо во всём искать смысл, — ответила она на мою репризу. — Надо просто получать от жизни удовольствие, а со смыслами пущай философы разбираются.
— А я, по-твоему, кто?
— Ты? — Она прищурилась, словно пытаясь заглянуть в мою черепную коробку, и вид у неё был довольно ироничный. — Просто пресыщенный павлин.
Я начал оправдываться:
— Я-я-я… безусловно хочу тебя… Но я хочу это сделать как-то необычно… Традиционным способом меня уже не заводит.
— Ах ты, негодник! — воскликнула она, восторженно сверкая глазками.
— У меня это даже в военном билете написано.
— Не служил?
— Отмазался.
— Ты совершенно аморальный тип.
— Любимая фразочка моего отца.
— Ну хорошо, — деловито сказала она, — подумай, как это сделать… Только думай быстрее, а то путёвка заканчивается.
— Я обязательно что-нибудь придумаю, — пообещал я.
Следующую неделю я провёл в каком-то возбуждённом состоянии. Не могу сказать, что меня взволновала Анечка, — по всей видимости, какие-то перемены происходили в Нижнем Тагиле. Я перестал думать о Татьяне и вспоминать наши встречи. Я словно освободился от её липких трансцендентальных объятий. Мне даже стало легче дышать. Я стал чаще улыбаться и реже звонить в Тагил. Казалось, тьма отступает и у меня появилась возможность начать новую жизнь. И что самое главное — я почувствовал сексуальное влечение к другим женщинам. Иришка и Анюта подарили мне множество незабываемых моментов, когда мне приходилось прикрывать нарастающую эрекцию скомканной газетой или полотенцем. Эти неожиданные приливы меня очень порадовали.
Никогда не забуду эротическое шоу, которое они устроили, ползая на карачках по всему пляжу в поисках потерянной серёжки. Господи! Какие это были изумительные прогибы и потрясающие позы. Какие взгляды со всех сторон были на них устремлены. Мужики вообще не выпускали их из виду, особенно когда девочки загорали топлесс. Ирина высвобождала из лифчика свои упругие наливные «дыньки», и многие мужики начинали исподволь за ней шпионить: один прятался за тёмными очками, второй выглядывал из-за книги, третий делал вид, что читает газету, а кто-то откровенно пялился на неё. Когда она шла окунуться и гордо несла перед собой роскошную обнажённую грудь, то целый шлейф разнокалиберных мужичков устремлялся за ней в воду, словно она была Нильсом Хольгерсоном, играющем на дудочке.
Как-то раз я застенчиво попросил её:
— Ирин, можно я их потрогаю? Прямо не могу, как хочется!
Она снисходительно улыбнулась.
— Для тебя — всё что угодно. Можешь даже не спрашивать.
Когда нежный коричневый сосок коснулся моей шершавой ладони, а загорелая перламутровая кожа, обтягивающая упругую грудь, оказалась под моими пальцами, то я почувствовал вдруг на своём виске чей-то невыносимый взгляд. Я убрал руку, чуть повернул голову и выглянул словно из-за угла… Это были глаза, горящие неприкрытой ненавистью. Они были глубоко вкручены в массивный лысый череп, установленный на пьедестал широких бронзовых плеч. Необъятная волосатая грудь плавно перетекала в огромную «пивную бочку». Он смотрел на меня не отрываясь.
Я знал этого парня, и мы даже здоровались при встрече. «Как дела?» — неизменно спрашивал он, а я отвечал что-то типа: «Какие тут могут быть дела? Морально разлагаюсь уже третью неделю. Как сам?» — «А-а-а, такая же хуйня, — отвечал он, скорчив пресыщенную физиономию. — Пьём уже двенадцатый день. Председатель зажигает, и мы — вместе с ним».
Эти ребята прилетели из Нижневартовска и представляли Союз ветеранов Афганистана, хотя по сути являлись самыми настоящими бандитами. Все они были очень колоритные, крупного телосложения, бритоголовые, с мясистыми затылками и оттопыренными ушами, и все они были похожи, как болты на тридцать восемь.
В отличие от них, председатель был маленького роста, тщедушный, лысоватый, с невыразительными чертами лица, и совершенно не производил впечатление опасного субъекта, но ребятишки его слушали беспрекословно и даже слегка побаивались. Он был единственным из этой компании, кто прошёл войну. В провинции Герат он подорвался на противопехотной мине и потерял ногу. За это он получил «краба» первой степени и на всю оставшуюся жизнь привязался к протезу. Он ходил, прихрамывая и опираясь на палочку, что не мешало ему вести активный образ жизни.
Мужик он, конечно, был улётный. Неповторимое обаяние и безупречное чувство юмора делали его желанным в любой компании. Я видел его в ночном клубе с Белогорским за одним столиком; с Агасяном они регулярно выпивали в баре и подолгу беседовали; с Калугиным они частенько разговаривали по душам, и я полагаю, им было о чём вспомнить. Председатель легко заводил знакомства и очень любил башлять, поэтому отовсюду неслось: «Паша, привет! Паша, как дела?! Паша, присаживайся к нам… Паша-Паша!» — его облизывали официантки за щедрые чаевые, его любили в шоу-балете «ХАОС» за регулярный ангажемент и восхищение, которое он выражал в твёрдой валюте. Короче, Паша везде был нарасхват.
«Афганцы» очень много ели, много пили, в основном элитные напитки. Им приносили лебедей в яблоках, позолоченные подносы с крабами и лангустами, хрустальные вазы с экзотическими фруктами. Обед плавно перетекал в ужин, ужин — в завтрак, завтрак — в обед, и так две недели подряд. Это было перманентное пьянство и чревоугодие во всех точках гостиничного общепита. Кутили они на всю катушку и развлекались всегда сообща: на пляж ходили строем и только речёвки не горланили на ходу. Я помню, как
