— И всё-таки некоторые не любят, — смущённо парировал я, опустив веки. — От меня уже давно приличные девушки шарахаются. Наверно, чувствуют мою независимость… И, ты знаешь, я их вполне понимаю. Они хотят, чтобы мужчина был карманным, то есть их собственностью, а не общим достоянием, как Третьяковка. Понимаешь?
— Ну-у-у, здесь приходится выбирать, — молвила Анюта, закатив кверху глазки.
Губы у неё были сухие, с трещинками, покрытые налётом соли. Мокрая отбеленная коса лежала на шоколадной груди, — перед тем как затеять эту провокацию, она сняла верхнюю часть купальника, — и обдуваемые ветром сосочки стояли как оловянные солдатики.
— Либо ты кушаешь дерьмо в одиночку, — продолжила Аня, — либо что-то вкусненькое в компании подруг. Красивые мужики всегда востребованы, поэтому приходится делиться.
— Ты знаешь, Эдуард, — промурлыкала она, и глаза её подёрнулись поволокой, — когда мы ходим с подружками в ресторан, то заказываем всего по одной порции и без смущения пробуем друг у друга с тарелки.
Я натянуто улыбался и не знал как на это реагировать.
— Анюта, а ты когда-нибудь любила? — вдруг спросил я.
— Какое это имеет значение?
— Хочу тебя понять.
— Ой, я тебя умоляю! — Она сморщила обезьянью мордочку. — Мы, бабы, сами себя не понимаем!
— А ты не боишься в меня влюбиться? — спросил я, глядя на неё в упор. — Ты ведь с огнём играешь.
— Нет, не боюсь. Мне это вообще не грозит, — ответила она, резко встала, поправила тоненькую полоску между ягодиц и отправилась к морю.
Она шла на цыпочках, аккуратно ступая по камням, грациозно изгибаясь и виляя бёдрами, — у неё были очень красивые ноги и маленькая упругая попка. В каждом её шаге, в каждом движении чувствовалась природная женственность и надлом, что не могло оставить меня равнодушным. Сердце моё сжалось, а в животе послышалось взволнованное урчание.
Такие женщины, как Анюта, умеют тронуть мужскую сентиментальность. Для них это всего лишь игра, а мы каждый раз верим, покупаемся на их уловки, переживаем в предчувствии настоящей любви, но всё заканчивается одноразовым сексом. Чаще всего женщины делают это от скуки. В общей массе они распущенны и циничны, но такие, как Анюта, — это натуральное исчадие ада. Ты понимаешь это умом, но рефлексы срабатывают на таких блондинок безотказно, с постоянством, плавно переходящим в идиотизм.
Она шла по воде в розовом облаке заката, а я не мог оторвать от неё глаз, настолько она была гибкой, изящной и трогательной до глубины души. Она напомнила мне великолепную Амфитриту, когда поплыла по сияющим волнам навстречу солнцу.
На второй день после знакомства мы возвращались с пляжа в отель и медленно ползли в гору по пыльной каменистой дороге. Впереди карабкалась Ирен. Я, словно зачарованный, следил за каждым её шагом, и это было довольно странное зрелище: её мощные ягодицы, словно чугунные шары, перекатывались под прозрачным сиреневым парео, на ляжках и отполированных икрах вздувались вены и играли струны сухожилий.
Анюта начала слегка притормаживать, прихватив меня рукой за локоток, а Ирина в это время карабкалась в гору, как упрямый муфлон.
— Эдик, давай покурим, — предложила она срывающимся голосом. — Дух переведём, а то сердце сейчас выпрыгнет.
— Так мы покурим или дух переведём? — переспросил я и оглянулся назад.
Небо стало прозрачным, и появилась бледная луна. Над самой кромкой лилового горизонта, в ветряных облаках, угасала тонкая пунцовая щель, и желтовато-розовый туман стелился над морем. Белый прогулочный лайнер, глянцевито отсвечивая иллюминаторами, уходил в открытое море, и я, опустив на мгновение веки, оказался на его палубе и ощутил на своём лице порывистое дыхание ветра.
— Челюсть подбери, — услышал я Анютин голос.
— Очень красиво, — прошептал я.
— Мы уже две недели любуемся этой красотой. Почти не трогает. Дай лучше сигаретку, — сказала она, щуря на запад близорукие равнодушные глаза.
Я протянул ей пачку.
— Ты что, на Ирку запал? — спросила она, ехидно улыбаясь. — Хочешь её?
Я пожал плечами, выразив сомнение всем своим видом.
— Ты знаешь, — ответил я, — у меня довольно банальный вкус… А у Ирины очень незаурядная внешность. Меня такие женщины пугают, хотя жопа у неё довольно ликвидная, и на такую жопу всегда найдутся охотники.
Аня хотела что-то сказать, но я перебил её вопросом:
— Ты давно её знаешь?
— Познакомились в день прилёта, — ответила она, глубоко затягиваясь…
— А ты видела её совершенно голой… бес трусов?
Она аж дымом поперхнулась и начала кашлять.
— Ты это куда клонишь? — просипела она, указательным пальцем смахивая пепел с кончика сигареты.
— Есть у меня подозрение, — с загадочным видом произнёс я и подмигнул.
— Какое?
— Сдаётся мне, что у нашей Ирочки — клитор сантиметров пятнадцать в эрегированном состоянии.
— Ты хочешь сказать, что она гермафродит?! — почти закричала Анюта.
— Тихо. Не ори, — зашипел я. — Ирка смотрит.
— Идём уже, Ирин… Идём! — Я помахал ей рукой.
— Хватит курить, — сказал я, и мы двинулись дальше.
— Эко тебя нахлобучило, — бухтела Анюта у меня за спиной. — Она говорила мне, что занималась бодибилдингом на профессиональном уровне. Была серебряным призёром чемпионата России. Снималась даже в каких-то спортивных журналах. Принимала гормоны, о чём сильно раскаивается, потому что не может родить ребёнка.
— И не уговаривай меня, — отшучивался я, — не хочу я твою подругу. Мне не интересны женщины, которые занимаются мужскими видами спорта и при этом употребляют тестостерон. Мне кажется, что эти девочки не совсем девочки. Это просто мужики, которые по недоразумению попали в женское тело. Как писал Зигмунд Фрейд — психологический гермафродитизм. Я совершенно уверен, что к таким химерам испытывают влечение мужики, которые сами находятся в промежуточном состоянии, и я думаю, что таких чудаков немало скрывается за личиной традиционной сексуальности. Короче, не люблю я таких маскулинных баб…
Я сделал небольшую паузу и молвил с придыханием:
— Другое дело — ты.
— А что я? — спросила кокетливо Анюта.
— Ты изящная, почти прозрачная, нервная, порочная… И что самое главное — женственная.
— Эдуард, я правильно тебя поняла: ты хочешь меня трахнуть?
Похоже, этот вопрос был для неё риторическим.
