— Так я этого не заметила! После того, как я ополоснула свой стакан…
— Зачем?
— Я вообще аккуратный человек.
— В кухне было полно грязной посуды, — напомнил ей сержант Берилл, — одним стаканом больше, одним меньше, какая разница?
— Вся гостиная провоняла виски. Это было невыносимо.
— В ведерке для льда не обнаружено следов виски, миссис Холлингсворт, — осведомил Барнаби.
— Но ведерко я тоже ополоснула перед уходом.
— А может быть, после того как ваш муж проглотил свою смертельную дозу, собственную порцию чистого, без примесей, виски вы просто выплеснули в раковину?
— «Без примесей»?
— Раз вы все одно решили уйти, — вставил сержант Берилл, — к чему было беспокоиться о запахе?
— Послушайте, вы хотите узнать все до конца или нет? Потому что я уже готова…
— Не давите на мою клиентку, — в очередной раз предупредила Джилл Гэмбл и, призывая Симону к сдержанности, накрыла ее руку своей ладонью. — Если будете продолжать в том же духе, я буду вынуждена посоветовать ей воздержаться от подробного описания своих намерений.
Наступила короткая пауза. Сержант Берилл в досаде покусывал нижнюю губу. Симона еще раз промокнула несуществующие слезы, на сей раз — бумажной розовой салфеткой, а не платочком. Барнаби же пытался побороть ощущение, что несется по краю обрыва на машине с отказавшими тормозами.
— Могу я продолжать?
— Конечно, миссис Холлингсворт.
— Правда, я почти что закончила. Я покинула дом.
— Кажется, вы кое-что позабыли, миссис Холлингсворт.
— Я так не думаю.
— Перед тем как оставить дом, вы поднялись наверх?
— Наверх я не поднималась!
— И набрали послание на компьютере вашего мужа. Чем вы прикрыли клавиатуру? Одним из этих ваших шарфиков? Я заметил, в вашей спальне была пара почти прозрачных.
На лице Симоны отразилось полное недоумение:
— И что там говорилось?
— Это была предсмертная записка.
— Ну вот, видите! — Она повернулась к Джилл и схватила ее за руку, голос звучал торжествующе, даже восторженно: — Надо же! Оказывается, Алан оставил предсмертную записку!
Это было невыносимо. Старшему инспектору показалось, что его сейчас вывернет наизнанку от бессильной ярости. Потребовалось время, чтобы он взял себя в руки, после чего спросил:
— В котором часу вы покинули дом, миссис Холлингсворт?
— Кажется, около одиннадцати. — Восторженное сияние ее не улеглось до сих пор. Она вся светилась.
— Через какую дверь выходили?
— Через парадную. Мне это не сразу удалось. Была пара неудачных попыток, пока я не додумалась выключить галогенную лампу. А то соседи, мистер и миссис Б., торчали у окон всю ночь. А мне еще предстояло как-то добраться до Хай-Уикома.
— Но зачем туда? — спросил Барнаби с иронией. — Ведь до «Лавров» было рукой подать.
— Я стучала, стучала, но никто не отозвался.
— А может, вы просто не хотели допустить, чтобы Сара или кто-нибудь еще видел вас в деревне в ночь смерти вашего мужа?
— Тогда я еще не знала, что он умер, — немедленно ответила Симона и печально вздохнула, придав лицу выражение кроткой обреченности.
Если Барнаби и был обескуражен ловкостью, с которой подозреваемая избежала расставленных им хитрых ловушек, он этого не обнаружил.
— И в любом случае я не могла рисковать тем, что меня кто-нибудь увидит, пока я все еще остаюсь похищенной.
— Как вы добрались до Хай-Уикома, миссис Холлингсворт?
— Решила дойти пешком до Ферн-Бассетта и там вызвать такси. Расстояние всего-то миля.
— Довольно рискованно, — заметил сержант Берилл, — пробираться пешком одной по проселку в такой час ночи.
— Не вы один так думаете, — подхватила Симона и рассмеялась, весело, от души. — Подвезший меня старикан на «моррисе майноре» тоже так решил. Он как раз ехал через Хай-Уиком. И я подумала: «Вот славно!» Но когда он разглядел мое лицо, домой не повез. Настоял на том, чтобы доставить в больницу. — Она с трудом удерживалась от хохота.
Оба полицейских смотрели на нее с бесстрастным видом. Джилл Гэмбл сказала:
— Успокойтесь, миссис Холлингсворт, — и протянула ей стакан с водой.
— О господи, господи, — повторила Симона. Ее плечики все еще сотрясались от смеха. — Все хорошо. Я в порядке. Ну вот. Мне пришлось улизнуть из больницы через запасной выход и взять такси на стоянке. Смею предположить, — тут ее плечи снова дрогнули от сдерживаемого смеха, — он и сейчас еще торчит там, ожидая моего возвращения.
— Вам повезло, что вы встретили участливого человека, — заметил сержант Берилл.
— А я вообще везучая.
В конце третьего раунда, безоружный перед ее холодной, наглой решимостью, Барнаби признал свое поражение.
Снова подали чай. И на сей раз Симона, явно отпустившая туго натянутые поводья, после того как благополучно проскочила самый неприятный эпизод, позволила себе подкрепиться. Умяла сэндвич с сыром и помидорами и два фруктово-ореховых бисквита. Ее жемчужные зубки испачкались шоколадом. Она послюнявила платочек и манерно утерла губы.
— Хорошо, миссис Холлингсворт. Теперь расскажите-ка нам про Этертонов. Как они затесались в эту вашу волшебную сказку о гномах и феях?
— Я бы на вашем месте поостереглась говорить о «феях»[76] при Ронни…
— Вы собираетесь отвечать на мой чертов вопрос или нет?!
— Извините. — Она съежилась и обиженно захлопала глазами. — Я просто хотела пошутить…
Барнаби, обозленный тем, что позволил себя спровоцировать, постарался подавить гнев.
— Думаю, за свою жизнь моя клиентка уже достаточно натерпелась всякого рода оскорблений. Не так ли, старший инспектор?
— Мы, миссис Гэмбл, пытаемся выяснить всю правду о смерти ее мужа. Она же склонна использовать это прискорбное событие как повод для веселья.
— Ничего подобного, неправда это! — вскричала Симона. — Люди по-разному ведут себя при стрессе. У меня, можно сказать, начинается истерика. Со мной так всегда бывает…
— Пусть так. Теперь вы ответите наконец на вопрос?
— Ну конечно, как и прежде. — Она провела рукой по волосам и слегка потерла пальцем лоб. — Рене Этертон — моя свекровь. Бывшая свекровь, так сказать. Мы с ней всегда отлично ладили. Когда мы с Джимом разбежались, я продолжала навещать ее и все такое. До того, как я опять вышла замуж. После я часто ей звонила из будки, когда в этой жалкой, чопорной деревушке становилось особенно невмоготу. Болтала с братом Джимми. Я всегда ему нравилась, но для меня он был просто хороший друг.
