— Тот, на кого можно положиться в трудную минуту, верно?
— Вот именно что, — подтвердила Симона и просияла оттого, что ее так правильно и быстро поняли. — Ну вот, вернувшись на Флевелл-стрит, я им позвонила.
— Это среди ночи-то?
— Они поздние пташки. Я знала, что они не рассердятся. Ну, я объяснила, что мне позарез надо где-то пересидеть недельку, что это срочно.
— С чего вы вдруг решили покинуть квартиру?
— Сама не знаю. Может, предчувствие?.. Просто я немного запаниковала. Рональд хотел приехать прямо сразу… — Она с ласковой укоризной покачала головой. — Он у нас шустрый парень.
— Но это вас не устраивало, не так ли, миссис Холлингсворт?
— Извините, не поняла.
— Не было смысла убегать с пустыми руками.
— Если он собирается язвить и дальше, то не услышит от меня больше ни слова, — она обернулась к Джилл.
Джилл Гэмбл зашептала ей что-то, сержант Берилл удостоил тяжелого взгляда оклеенный полистироловой плиткой потолок, а Барнаби скрипнул зубами.
Наконец, с видом оскорбленной невинности, Симона изволила продолжить свою повесть:
— Я сказала ему, что будет лучше, если он заедет за мной в два часа на следующий день. Пусть припаркуется возле многоэтажки. Я позвоню ему на мобильный, когда расчистятся горизонты.
— Ну, хорошо, а какое место в вашем плане отводилось бывшему супругу?
— Джимми? Никакого. Он в Австралии.
— Нам это известно. Но даже если и так…
— Он и с родными-то почти не общается. С чего бы ему поддерживать отношения со мной?
— Пусть так. — Еще одна соблазнительная версия лопалась как мыльный пузырь. — Значит, Рональд вас подобрал. И он же, видимо, выкинул вас на мостовую.
— Не надо так говорить! — укоризненно воскликнула Симона, осторожно трогая ушибленный лоб. — Мы просто стремились, чтобы все выглядело убедительно, но он немного не рассчитал и толкнул меня сильнее, чем требовалось. Сара появилась где-то около часа. И честно скажу, инспектор, если до того я еще колебалась, стоит ли мне от нее убегать, то… — Симона замолчала и вздрогнула. Веки ее затрепетали, а ладонь взметнулась к груди, словно ей стало трудно дышать. — Эта женщина возомнила, что, если она принесла деньги, то, можно сказать, купила меня. Высыпала их на постель и принялась подбрасывать в воздух с хохотом. Честно говоря, я решила, что она малость тронулась.
— Могу себе представить, — бросил Барнаби. Он действительно вполне отчетливо вообразил, как Сара, счастливая оттого, что все самые опасные, противозаконные действия позади, беззаботно кружит по комнате в радостном облегчении.
— «Смотри, вон их сколько! — кричала Сара. — Бери сколько хочешь!» И она стала запихивать их мне за вырез платья и все пыталась расстегнуть на нем пуговицы. Мне это очень не понравилось. И я напомнила ей про обещание, что мы будем просто друзьями. Не успела я договорить, как она принялась меня целовать и полезла под юбку. Это было чертовски противно.
Барнаби попытался представить и эту сцену, но на сей раз без успеха. Однако он отдавал себе полный отчет в том, какой мощный эффект ее пересказ произведет на судей и присяжных. В особенности если добавить кое-какие смачные подробности.
— Потом Сара вышла прикупить еды к ланчу. О боже, ей захотелось столько всего! Лосось, фуа-гра, пирожные, шампанское. Все это она собиралась купить немедленно! Сказала, что после пары бокалов шампанского я наверняка передумаю насчет того, ложиться ли с ней в постель. Как только она вышла, я сразу позвонила Ронни.
— И сбежали.
— А вы бы не сбежали?
— Сбежали и прихватили деньги.
— Я взяла свою долю!
— Какую долю?
— Ровно половину. План, конечно, принадлежал ей, но без моих фотографий грош цена ему была бы. Так что я заслужила.
— По нашей информации, вы взяли все целиком.
— Сара знает, сколько я взяла, и не будет возводить на меня напраслину. — Симона улыбнулась и, смерив обоих мужчин торжествующим взглядом, добавила: — Хоть она и старая кобла.
Барнаби подумал о Саре, медленно угасающей без солнечного света в темной камере, об Алане Холлингсворте в гробу, в сырой, холодной могиле. Однако он не мог позволить себе снова сорваться. Не мог, имея дело с особой, которая стоила целого выводка скользких ядовитых кобр. Иное дело — отставить в сторону вежливость. На это у него есть право и полномочия.
— Какой разительный контраст между вами и Сарой. Вы не находите, миссис Холлингсворт?
Симона уставилась на него в недоумении.
— Вот вы сейчас обзываете ее последними словами. А она скорее умерла бы, чем сказала о вас хоть одно плохое слово.
— Надеюсь. — Она все-таки покраснела. Так, легкий намек на краску.
— И вы знали это с самого начала. Ведь так? Знали, что вам ничего не грозит, потому что она любит вас без памяти?
— Он говорит загадками. Я не понимаю о чем, — сказала Симона, обращаясь не к нему, а к своему защитнику, Джилл Гэмбл.
После этого Симона решила, что с нее довольно, что все ее попытки помогать следствию принимаются без тени благодарности и больше ей нечего сказать. Допрос вскоре закончили, и ее увели вниз.
В комнате с бледно-голубыми стенами, металлическими стульями и постером, изображающим колорадского жука, остался один Барнаби. Он сидел, закрыв глаза и опустив голову на руки. Так же ясно, как если бы это происходило на самом деле, он видел Симону Холлингсворт, какой она предстанет перед судом.
В туфлях без каблуков она будет казаться совсем крохотной на свидетельской трибуне. Он не удивится, если, и без того стройная, она специально поморит себя голодом перед процессом.
Ее волосам будет позволено возвратиться к их естественному цвету. Искусно наложенная косметика, оставаясь незаметной, подчеркнет ее хрупкость. На ней будет что-нибудь простенькое и недорогое, может, чуть поношенное. И никаких украшений, кроме обручального кольца.
Защищать ее возьмется какая-нибудь знаменитость. И показания она будет давать робким, еле слышным голоском, так что судье придется не раз и не два просить подсудимую говорить погромче.
История, которую она поведает, будет трагической. После короткого замужества, брошенная человеком, которого любила всем сердцем, она позволила себе увлечься капризным богачом-невротиком, а тот, будто ястреб, следил за каждым ее шагом. Он был щедр, когда она исполняла все его прихоти. Но стоило ей проявить хоть малейший интерес к чему-либо вне дома, он ее избивал. Это может подтвердить лечащий врач.
Предложение дружбы от местной художницы было встречено с благодарностью этой, леди и джентльмены, мы готовы признать, весьма наивной и недалекой женщиной. Но дружба с ней сыграла роковую роль в судьбе Симоны. Роковую, ибо Сара Лоусон, обладающая недюжинным даром убеждения, образованная и волевая, оказалась лесбиянкой. И эта женщина, которая сначала уговорила беспомощную, ранимую Симону уйти от мужа, затем пыталась ее изнасиловать.
