— Ты разве ночуешь не у меня? — Удивился он, когда я стала прощаться с ним на углу Вокзальной магистрали.
— Нет. Мне нужно побыть одной, в старой квартире.
— Не боишься? Особенно п о с л е того…
Я вдруг поняла, куда он делся во время нашей последней совместной экскурсии в квартиру сестры: он просто убежал. Никакой мистики.
— Призраков?
Дубровин едва заметно порозовел.
— Филиппова.
Я не ответила. Мы помолчали, стоя возле его машины. Он никуда не ходил пешком. Новый вид кентавров — машиномужчины, как-то пошутила Анна.
— А деньги на билет? — Он запустил руку в один из своих карманов, достал деньги.
— Возьму. — Кивнула я. — Совсем забыла.
Не пересчитывая, он протянул мне пачку.
— Позвони, когда возьмешь билет. Я отвезу тебя на самолет.
Странно, что он не кричит, не мечется, не ломает руки, не настаивает на прощальном ужине. А сколько было шума и страсти, боже ты мой!
Но, может быть, весь камнепад его чувств несся на Анну, норовя угодить хоть не в нее, но в ее тень, в сумраке которой я столько времени пробыла?
— Почему ты все-таки не женился на моей сестре? — Спросила я, и он, открыв дверцу машины, так и застыл возле нее, как в янтаре.
— Я думал, мне некуда спешить, — раздумчиво и неожиданно искренне проговорил он, — она и так была моя.
… в янтаре е е памяти…
— Ты потерял Анну и думал обрести ее во мне, я понимаю. И у меня нет обид на тебя — пожалуй, я даже благодарна тебе, Сергей.
— Обид? За что?
— За то, что ты все время говорил мне о своей любви. Ты говорил не мне — ей. Я была только воспоминанием о ней. Твоим воспоминанием.
По его лицу пробегали ящерки отблесков от фар пролетавших мимо машин. Ящерки то искрились, то исчезали в черных провалах, и провалы становились все шире, все шире, захватывая уже не только лицо, но и грудь …
— Хватит. — Дубровин оторвал побелевшую ладонь от дверцы своего автомобиля и, не глядя на меня, сел на сиденье. — Я все понял.
Машина качнулась и рванулась с места, едва не задев стоящую неподалеку белую Тойоту.
69
Домой! Как странно, и тепло… Максим?… Неужели я забыла о нем?
Неужели больше и т а м нет любви? Да была ли она вообще в моей жизни?
Но такой грустный вопрос не опечалил меня на этот раз: легко и спокойно струился тайный свет моей души.
— Все будет, — шепнула мне сестра, обнимая меня. — Успокойся, Дашенька! Тебе подарят новую куклу, ты ее полюбишь гораздо сильнее! Ты полюбишь ее очень сильно.
А я, перегнувшись через перила почерневшего деревянного мосточка, смотрела на подернутую тиной воду деревенского пруда. Я видела желтые кувшинки и жуков — плавунцов. Я всхлипывала, потому что там, на дне, навсегда осталась моя старая кукла, упавшая в пруд вместе со старым портфелем, в который я ее посадила.
В квартире сестры я сняла уличную обувь и, пройдя в комнату, набрала телефонный номер Филиппова, уже не удивляясь, что помню все, что касалось Анны.
Но Филиппов был потрясен:
— Моего номера нет нигде! Даже «Справочная» его не дает. (Это было правдой, принципу «никому ни адреса, ни телефона. Только своим» — научил его тест).
Я попросила его принести записки Анны, объяснила, что хочу прочитать. И добавила: «Прочитаю и сразу решим насчет денег».
— Принесу завтра, — согласился он. — Они — маленькие. Но в институте есть еще ее статьи. Нужно тоже переиздать. Я съезжу в Америку, попробую пристроить там…
Про Англию, куда Анну хотели пригласить работать, он решил промолчать: еще захочет Даря сама туда съездить. При свете торшера его собственная тень казалась такой уродливой. Он содрогнулся. Потом закурил и усмехнулся: романтизм!
Я не поинтересовалась, как попали к нему записки Анны. И, когда положила трубку, сначала пожалела об этом, но потом перед моим мысленным взором возник немолодой желтоглазый мужчина в сером добротном костюме… кто?… и я вспомнила, как Василий Поликарпович рассказывал мне, что в квартиру хотел наведаться тесть Владимира Ивановича Филиппова — Прамчук.
Значит, наведался. Нет, с полотенцем и фотографией он, конечно, никаких манипуляций не производил. Его, несомненно, интересовали дневники Анны, причем именно личные, где она писала о романе с его родственником. Прамчуку просто нужно было сохранить честь семьи, сохранить любой ценой. Я поняла его…
Записки Анны были разрозненными, она писала то об одном, то о другом. Ее, например, удивляло, почему ученые, ставящие вопрос о детальном изучении глобальной системы «земля — вода — воздух», которая мгновенно теряет равновесие, едва на каком-нибудь ее участке появляется неустойчивость а потеря равновесия — это землетрясения, тайфуны, извержения вулканов, — не учитывают четвертый элемент системы — психоинформационное поле или просто коллективную человеческую психику. Система состоит не из трех элементов, а из четырех «земля — вода — воздух — человек».
Вспомнив Чижевского, она предлагала рассматривать соотношение солнечной активности и человеческой жизнедеятельности, особенно социальной, не как воздействие одного на другое, но как взаимодействие. «Мы носим в себе гигантский микромир, — писала она на одной из страниц, — микромир, время в котором течет в противоположную сторону, относительно потока времени в нашем, макромире, а значит, в нас изначально заложены возможность регенерации (с любого уровня), и, возможно, что именно здесь, на стыке двух противоположных временных потоков, и находится тайна человеческого бессмертия»…
Неожиданно ее увлекали рассуждения о новых материалах, из которых будут изготовляться машины будущего — материалы, способные при столкновениях машины с другими автомобилями, просто пружинисто вдавливаться в себя и снова распрямляться, как детские мячи, автоматически смягчая удар и для человека.
Вспомнив об эвристическом подходе, легшем в основу теории кумуляции— «Считать твердое жидким», она вдруг переходила к эротической любви…
Она писала о слуховых галлюцинациях и телепатии, о ясновиденье как о проявлении телепатической способности и о ясновиденье как о состоянии, родственном сну. Что такое сон, спрашивала она на другой странице, откуда его пророческое начало, зафиксированное в старых летописях и в Библии, и в мифах, и сейчас существующее в практике шаманов? И рассуждала: бывают вещие сны первого уровня, которые, вобрав факты предыдущего дня или нескольких дней, своеобразным образом их трансформируют с помощью подсознания — выстраивая в ключе интуитивного предвиденья. Тогда снится, к примеру, старый знакомый, который что-нибудь символизирует, или какие-либо другие, чаще бытовые символы, всегда являющиеся предвестниками одного и того же события или состояния. К примеру, человеку приснилась тухлая рыба и он заболел. И теперь всегда, если ему снится тухлая рыбы, он понимает, что в его организме что — то не так. Вещие сны второго уровня касаются уже событий не личных, но общих — например, предстоящая гибель подводной лодки, которая, по информации из газеты только через несколько дней отправляется в плаванье. Третий уровень — это уровень истинно пророческих снов… Анна, рассуждая о вещих снах, высказывала несколько оригинальных гипотез.
