Филиппов несколько раз перечитал ее рассуждения — интересно!
Любопытно ему было прочитать и ее размышления о болезни. Она утверждала, что программу болезни (ниже она рассматривала свою мысль в применении к разным — и соматическим, и психическим заболеваниям) запускают несколько причин: желание заболеть (например, связанное с приятными ощущениями периода грудного возраста), наказание себя (подсознательное чувство греховности того или иного поступка), восприятие части своего тела как символического выражения каких-то психологических или социальных вещей (Филиппов сразу вспомнил, что у Ирмы Оттовна начала отмирать нога после того как ее оставил муж — ее половина!) и воздействием другого человека. О воздействиях она писала долго и подробно, приводила примеры. Один пример ему понравился особо: жена, вернувшись со служебной вечеринки, разодевается и супруг видит синяк у нее на груди. Охваченный ревнивыми подозрениями, он спрашивает, откуда пятно. Жена, смеясь, отвечает, что подвыпивший начальник ущипнул ее через платье, она, конечно, от него отбилась. Супруг смотрит, не отрываясь, на синяк, испытывая сильнейшую, яростную вспышку скрываемой от жены ревности. Через полгода у супруги находят опухоль груди — именно на том месте, где был синяк. А еще через какое-то время она умирает.
Филиппов, прочитав это, подумал об Анне: все-то ты понимала, голубушка, но оказалась слабее моей мысли о твоей смерти. Так-то.
Интересно Анна писала и о воспитании. Вспомнив Штейнера, она утверждала, что беды воспитания в том, что почти каждый педагог или родитель, искаженный, будучи ребенком, традиционным педагогическим подходом, который апеллирует к частным проявлениям, редко к личности, переносит такие же точно подходы и на своих или чужих детей. Воспитывая, нужно говорить с тем огромным, вечным, что лежит за пределами инфантильной личности ребенка, не приспосабливаясь к его психике, но погружая его детский ум и детскую душу в океан общечеловеческого духа. Она пыталась представить, что это будет за воспитание.
Демагогия, взвинтился Филиппов, кто его видел — этот общечеловеческий дух! Легко рассуждать, нелегко растить детей. Каждый из них — отдельно взятая трудность.
Писала она об эгрегорах, о психических болезнях общества и отдельных его групп, о том, что такое шизофрения и размышляла, была ли она в древности.
Отдельный. весьма значительный, фрагмент был посвящен русскому пьянству. Анна подробно, привлекая исторический материал, разбирала, как была создана работающая до сих пор программа пьянства, как поддерживается она даже в непьющих семьях, когда дети еще маленькие и что такое «психическая реальность пьянства». Она рассматривала «на троих» — алкогольное вечное трио как анти Троицу, а психическое поле пьянства как антиправославный эгрегор…
С точки зрения парапсихологии она разбирала все симптомы «белой горячки».
Филиппов был потрясен: он и не предполагал, что она этими вопросами интересуется! Но ведь это я сам всегда брал мысленно ее с собой, когда погружался в свои пьяные бездны!
Все последние страницы записок были посвящены Эросу.
Сначала она цитировала В. Хлебникова: «Оно (великое, протяженное многообразие. А. К) подняло львиную (львиную? Филиппов вздрогнул) голову и смотрит на нас, но уста его сомкнуты. (…) точно так, как непрерывным изменением круга можно получить треугольник, а треугольник непрерывно превратить в восьмиугольник, как из шара в трехпротяженном пространстве можно непрерывным изменением получить яйцо, яблоко, рог бочонок, точно так же есть некоторые величины, независимые переменные, с изменением которых ощущения разных рядов, например, слуховое и зрительное или обонятельное — переходят одно в другое.
Так есть величины, с изменением которых синий цвет василька (я беру чистое ощущение), непрерывно изменяясь, переходя через неведомые нам, людям, области разрыва, превратится в звук кукования кукушки или в плач ребенка, станет им. При этом, непрерывно изменяясь, он образует одно протяженное многообразие, все точки которого, кроме близких к первой и последней, будут относиться к области неведомых ощущений, они будут как бы из другого мира». Вот она, великая тайна эротической любви, восторженно писала Анна, одно, пройдя через неведомое (это отнюдь не «разрыв» как разобщение, разрушение, это разрыв — прыжок — прыжок сознания через границы ощущений) превращается в другое. Выход за пределы сознания связан с переходом твердого в жидкое: тело перестает быть только телом, оно, как свет, который есть как частицы, так и волны, на время приобретает волновую природу. Это и есть «океанический эффект» …Мы растворяемся друг в друге… Но и это еще не все. Физическое тело утрачено, оно становится чистой энергией и тогда сознание переходит на иной уровень: возвращенное тело отныне будет только материалом, полностью подвластным воле и желанию сознания. И вот здесь — только благодаря партнеру — происходит окончательная кристаллизация сознания — это и есть духовный кристалл силы или бесконечных возможностей. Иначе, видимо, это не осуществимо. (…)»
Марта бесшумно вошла в его кабинет и встала, ожидая, когда он ее заметит.
Он поднял голову, снял очки — второй год читал уже только в очках, — отодвинул рукой записки.
— Что?
— Ольга везет Прохора.
— Ну и что?
— А мне вчера приснилась Лера.
Он поморщился: не до конца жена излечилась от своей чуши.
— Ну?
— Приснилось, будто она предупреждает, чтобы я не оставляла двоих детей в коляске в саду, я будто не слушаюсь и начинаю заниматься огородом, а дети сидят в колясках, но вдруг я пугаюсь и бегу в сад, а там только Прохор, а Ирмочки нет, я бегаю, ищу, плачу, кричу…
— Ну и нашла? — У него как-то екнуло в груди. — Нашла?
— Нашла. Она выпала и ползала по траве. Далеко уползла.
— Ну и ладно, — он снова надел очки, но жена не уходила.
— А сегодня ночью снова Лера приснилась.
— Опять?
— Говорит мне — я тебя хочу предупредить: здесь заждались твоего Володю. Мне стало так страшно за тебя …
Сердце трепыхнулось и забилось сильно-сильно.
— И к чему ты это мне рассказываешь?! Хочешь внушить, что мне пора на тот свет?
Марта пожала плечами. Но медлила и не уходила из кабинета. Он понял — что-то не договаривает. Но сердце билось где-то возле шеи. Боюсь, боюсь все-таки, подумал, слаб ты, Владимир Иванович Филиппов, а строишь из себя, однако!..
Жена улыбнулась: «Так прибавила в весе Ирмочка, я и не ожидала», повернулась и вышла. Колыхание ее тела, ровное, земное колыхание, а между ног нет даже и щели, все тугое, объемное, сочное… Нет, не тело, не тело было мне нужно тогда. Разве есть другое такое — прекрасное, здоровое, призванное рожать?…
Марта так полюбила землю, руками, ладонями, каждым пальцем стремиться войти в нее, вобрать ее в себя, она каждую весну соединяется с черной землей в любовном объятии и каждую осень собирает их общие плоды… А я… Мое бренное тело станет землей и еще много, много лет моя Марта будет каждую весну припадать ко мне, сливаться со мной в счастливом экстазе и рожать от меня детей …
