жалея себя, в этом больше не было смысла – происходящее было самым безболезненным из всех доступных ему способов окончить свою жизнь.
Сил хватило на два длинных пореза на каждом предплечье. Потом лезвие выскользнуло из дрожащих и мокрых от крови пальцев, запуталось в пледе, и Эосфор решил, что и этого с него хватит. Подался вперёд, как смог, опустил руки в воду, расслабился – тоже как смог. Получалось плохо, боль не утихала, и со страхом становилось всё сложнее бороться.
– Ты сделал всё, что хотел, – слёз не было, как в прошлый раз, в больнице, только дрожащий от боли и напряжения голос выдавал чувства, – ты ни о чём не жалеешь, – вот теперь, зажмурившись, Лукас опустил голову. Поморщился, но не от обжигающего руки огня – будь здесь Хлоя, она наверняка бы сказала, что видит, как ему не нравится лгать. Теперь уже особо не имело смысла, но эта ложь была необходима, чтобы было не так страшно подходить к краю – он всё-таки кое о чём сожалел.
Сожалел, что так и не успел полюбить кого-то по-настоящему. Хотя бы понять, что он чувствовал на самом деле – благодарность к доброму человеку, что рискнул жизнью, чтобы спасти его, или что-то более серьёзное, настоящее? Эосфор уже не узнает – но это, наверное, былое единственным, чего он всё-таки не успел сделать за всю свою жизнь.
Впрочем, сейчас это уже неважно. Больше у него не будет возможности любить – да и вообще скоро не будет никаких возможностей.
Не получится даже почувствовать тот пресловутый камень.
Жизнь медленно утекала через четыре глубоких продольных пореза. Лукас почти не чувствовал тело, и лишь едва осознавал, что всё сильнее и сильнее наклоняется вперёд. Он пытался устроиться по-другому, ему не хотелось захлёбываться, задыхаться в раковине, полной его собственной крови, но это было слишком тяжело. Тело плохо слушалось.
Раздался какой-то шум, который Эосфор едва сумел уловить. Он бы поднял взгляд, чтобы посмотреть в зеркало или обернуться, но сил у него на это уже не было. Мысли путались.
Кто-то коснулся его плеч, заставил вытащить руки из воды. Вместе с этим вернулась боль, слегка отрезвляющая – но недостаточно для того, чтобы полностью прийти в себя. Он потерял уже много крови.
– Самаэль! – услышал Лукас у себя над ухом. Так его называл только один человек – и он даже заставил себя разлепить тяжёлые веки, чтобы увидеть его.
– Доктор… – губы едва ощущались, но ещё слушались. Этих губ коснулась мягкая расслабленная улыбка – страх, который Эосфор испытывал в самом начале, уже почти оставил его. Было холодно, но холод в кои-то веки нёс спокойствие, а не выжигающий льдом душу страх. Хлоя была рядом – такая тёплая и почти реальная. Такая заботливая и светлая. Такая… почему она вообще здесь?
До него вдруг дошло – это не Хлоя. Наверное, кто-то и правда был рядом с ним – проверял пульс, ждал его последнего вздоха. А то, что он видел – был мираж, видение, что дарило ему угасающее сознание, поднимая и выталкивая на поверхность все его мечты и страсти. Все его желания – а Лукасу так хотелось ещё раз увидеть девушку, которая на несколько недель придала смысл его пустой жизни, где каждый вдох был своеобразной утончённой пыткой.
Вместе с этим пришла ещё одна мысль – умирающие люди не могли обманывать. Ни себя, ни кого-то другого. Значит…
– Я правда её любил… – озвучил Эосфор полушёпотом, скользя чуть расфокусированным взглядом по лицу призрака. – Правда… – улыбка стала шире, – если вижу сейчас… Значит, это было по-настоящему… – казалось, в организме и без того осталось слишком мало жидкости, но на глазах неожиданно выступили крошечные искорки слёз. Лукас не ошибся в природе своих чувств. Он всё-таки это испытал – он полюбил. Может, любовь в нём была изуродована обстоятельствами, но она всё-таки была. И сейчас Эосфор умирал ради неё – отличный конец, стоящий. Это чувство чуть омрачила другая мысль: – Жаль только… что она не узнает, – Лукас попытался сглотнуть, но это было бесполезно, в горле пересохло.
– Самаэль! – уж как-то слишком громко для предсмертной галлюцинации воскликнула Харрис. Эосфор моргнул. Девушка прикасалась к нему – потряхивала за плечи, пыталась оттащить от воды, складывала руки так, чтобы порезы «смотрели» вверх. – Я здесь, слышишь? Я здесь, я помогу тебе, всё будет хорошо…
– Вы… – он хотел бы к ней прикоснуться, но израненные руки ему уже почти не подчинялись. – Вы… настоящая?.. – сердце застучало чуть быстрее – было страшно очнуться на пороге конца и понять, что он пытается говорить со своим братом, а тот даже не понимает отдельных его слов.
– Да, Самаэль, настоящая. Настоящая, – девушка мимолётно прикоснулась к его щекам – наверняка кошмарно бледным. Лукас ещё моргнул, чувствуя, как возвращается страх. Прикосновения были знакомыми. Рэй, пусть и не остановивший его, всё-таки не стал бы так над ним издеваться, смеясь над предсмертными фантазиями брата. Это была Хлоя – реальная, и только она так поглаживала его лицо.
– Н-нет… – пробормотал он. – Нет… вы должны уйти, вы… Он повесит на вас мою смерть… он… Вы должны…
– Это отец заставил тебя сделать? – быстро спросила Харрис. Эосфор ещё раз попытался сглотнуть. Получилось ещё хуже, чем в прошлый раз. Ответ был очевиден. – Что же ты натворил, боже, почему не дождался меня?..
– Я… я понял, что вы ушли… Что оставили меня… Я видел билеты, я… п-почему?.. почему вы здесь?.. Вы должны были улететь с мамой… Вы… Билета ведь б-было… д-два…
Хлоя зажмурилась, услышав эти слова. Господи, какая же она идиотка!
– Да, два билета, – у него запрокидывалась голова, и девушка заставила его чуть сползти, чтобы дать опору шее. – Два, Самаэль. Для моей матери и для отчима. Для отчима, а не для меня! Самолёт задержался, я торопилась сюда, как могла, но что же ты… – у неё самой на глаза навернулись слёзы. – Что ты наделал?.. – она не могла от него отстраниться, ей нужно было придать ему устойчивое положение, в котором кровотечение бы замедлилось – и драгоценные секунды утекали, не позволяя достать мобильник и позвонить в «Скорую».
Лукас пару секунд растерянно смотрел на неё. Потом до него, видимо, дошла суть сказанного.
– О… – он с усилием приподнял уголки губ и издал тихий смешок. Получилось что-то вроде: – Х-ха… Ну… что ж, зато я больше не буду… доставать вас со своей… – Харрис заставила его издать стон, почти грубо заламывая ему руки, стараясь заодно отрезвить, чтобы Эосфор сам удерживал их в нужном
