«Угрызения совести»,— потребовал Дайер.— Я уже дошел до третьей главы, но забыл захватить роман в больницу.
Киндерман посмотрел куда-то мимо священника, положил карту на место и, повернувшись, медленно направился к двери.
— После ленча,— пообещал он.— Перед едой вредно возбуждаться. Да и мне, кстати, тоже неплохо было бы перекусить.
— После поглощения трех гамбургеров?
— Двух. Но кто же тут их подсчитывает?
— Если у них этого романа нет, возьми «Принцессу Дейзи»,— крикнул ему вслед Дайер.
Покачивая головой, Киндерман покинул палату.
В коридоре он внезапно остановился. У дежурного столика следователь заметил Амфортаса, записывающего что-то в блокнот. Киндерман быстро направился к врачу, на ходу меняя выражение лица Он прикинулся озабоченным и встревоженным.
— Доктор Амфортас? — мрачно произнес Киндерман.
Невропатолог поднял глаза.
«Снова эти глаза,— подумал Киндерман,— Что за тайна прячется в Них?»
— Я хотел бы поговорить с вами об отце Дайере,— начал было следователь.
— С ним все в порядке,— коротко бросил Амфортас и вновь вернулся к своему блокноту.
— Да, мне известно,— не отступал Киндерман.— Но я хотел бы побеседовать о другом. Это чрезвычайно важно. Мы оба — друзья отца Дайера, но кое в чем я помочь ему не могу. Только вы.
Встревоженный тон лейтенанта привлек наконец внимание врача, и взгляд печальных темных глаз застыл на лице Киндермана.
— Что случилось? — поинтересовался он.
Следователь огляделся.
— Ну, только не здесь. Может быть, поищем более укромное местечко? — Он взглянул на часы.— Кстати, мы могли бы пообщаться за ленчем.
— Ленч — это не для меня,— заявил Амфортас.
— Тогда вы можете просто посидеть рядом. Пожалуйста, это очень важно.
Амфортас внимательно изучал его и колебался.
— Ну хорошо,— в конце концов согласился он.— А нельзя ли поговорить у меня в кабинете?
— Я очень голоден.
— Тогда я сейчас оденусь.
Амфортас ушел и вскоре вернулся в синем свитере.
— Ну вот, я готов,— сказал он Киндерману.
Тот посмотрел на свитер и заметил:
— Вы так замерзнете. Надо еще что-нибудь накинуть.
— Этого хватит.
— Нет-нет, оденьтесь потеплее. Я уже вижу заголовки завтрашних газет: «Невропатолог наповал сражен морозом. Неизвестный полный мужчина разыскивается для дачи показаний». Набросьте сверху что-нибудь потеплее. Иначе вина тяжким бременем обрушится на меня. А кроме того, вы, по-моему, не больно-то пышете здоровьем.
— Все в порядке,— тихо возразил Амфортас.— Но все равно спасибо вам за заботу.
Киндерман казался удрученным.
— Ну хорошо,— смирился он.— Во всяком случае, я вас предупреждал.
— И куда мы пойдем? Только не очень далеко.
— В «Могилку»,— ответил Киндерман.— Ну, двинули.
Он ухватил врача под руку и вместе с ним направился к лифтам.
— Вам будет очень полезно поесть. Да и прогуляться по свежему воздуху тоже. Это улучшает цвет лица. А обед фигуре не повредит. Кстати, ваша матушка в курсе, что вы пропускаете ленч? Ладно, я уже понял, что вы очень упрямы. Это заметно.
Киндерман окинул взглядом врача. «Что это — улыбка? Кто знает? Да, трудный случай, очень трудный»,— констатировал про себя лейтенант.
По дороге в «Могилку» Киндерман задавал бесчисленные вопросы о состоянии Дайера Амфортас был занят своими мыслями и поэтому отвечал очень коротко или молча кивал. А то и просто отрицательно качал головой. Выходило, что такие симптомы, как у Дайера, в некоторых случаях действительно давали повод заподозрить опухоль мозга, но у священника это, скорее всего, было связано с излишним напряжением и усталостью. Он очень много работал и переутомился.
— Переутомился? — удивленно воскликнул Киндерман, когда они уже входили в «Могилку».— Напряжение? Кто бы мог подумать? Да он же нынче как вареная лапша!
В «Могилке» столики были накрыты чистыми скатертями в красно-белую клетку, а за большой круглой дубовой стойкой подавали пиво в высоких стеклянных кружках. Стены украшали многочисленные гравюры, изображавшие сценки из прошлой жизни Джорджтауна. Народу было не так уж много. Время приближалось к полудню.
Еще при входе Киндерман приметил уютный кабинет.
— Вон туда,— указал он, и скоро они уже сидели за небольшим столиком в нише.
— Я уясасно голоден,— повторил Киндерман.
Амфортас ничего не ответил Он сложил на коленях руки и, склонив голову, молча уставился на них.
— Вы будете что-нибудь есть, доктор?
Амфортас только покачал головой.
— Ну, что там насчет Дайера? — спросил он.— Что вы мне хотели рассказать?
Киндерман наклонился к нему и яростно прошептал:
— Не чините ему телевизор.
Амфортас удивленно посмотрел на Киндермана.
— Простите, не понял вас.
— Не чините ему телевизор. А то он все узнает.
— Что он узнает?
— Вы еще не слышали про убийство священника?
— Конечно слышал,— сказал Амфортас.
— Этот священник был закадычным другом отца Дайера. И если вы почините телевизор, то он узнает об этом из новостей. И еще: не приносите ему газеты, доктор. И запретите сестрам.
— И для этого вы привели меня сюда?
— Не будьте так жестоки,— упрекнул врача Киндерман.— У отца Дайера очень чувствительная душа. И в любом случае, пока человек лежит в больнице, лучше его не расстраивать.
— Но он уже в курсе.
Следователь остолбенел.
— В курсе?
— Да, мы с ним говорили об этом,— подтвердил Амфортас.
Следователь отвернулся и понимающе покачал головой.
— Как это похоже на него,— наконец заговорил Киндерман.— Он не хотел беспокоить меня, поэтому притворился, что абсолютно ничего не знает.
— Так зачем вы привели меня сюда, лейтенант?
Киндерман повернулся к врачу. Амфортас пристально смотрел на него.
— Зачем я привел вас сюда? — смущенно пробормотал Киндерман, стараясь выдержать этот вопрошающий взгляд, и щеки у него начали краснеть.
— Вот именно, зачем? Видимо, все-таки не для того, чтобы поговорить о неисправном телевизоре,— съязвил Амфортас.
— Да, я вам солгал,— выпалил вдруг следователь. Теперь у него пылало все лицо, он отвернулся и засмеялся: — От вас ничего не скроешь. Я не знаю, как мне сохранять полное спокойствие и невозмутимость.— Киндерман снова повернулся к Амфортасу и беспомощно вскинул над головой руки: — Да, я виновен. Я бесстыжий. Я солгал. Но я ничего не мог поделать с собой, доктор. Неведомые силы побороли меня. Я предлагал им пряник и уговаривал: «Подите прочь!» Но они-то знали мою слабинку, поэтому не отступали и твердили: «Солги, иначе на обед ты получишь какой-нибудь дрянной бутербродик с ломтиком прокисшей дыни!»
— Надо было предложить им
