Книга Запутанная игра - Ева Эшвуд

У меня сжимается грудь, и на секунду становится трудно дышать. Я чувствую себя чертовски глупо.

Все, чего я хотела – стабильность, лучшую жизнь, высшее образование и настоящую работу – все то, от чего я отказалась, когда стала жить с этими мужчинами, было напрасно. Я отказалась от всего, чтобы они могли развлечься со мной, прежде чем унизить и выгнать вон. Все это просто часть какой-то мерзкой, безумной игры.

На какое-то время мне показалось, что я наконец-то нашла свое место. Будто я оказалась с людьми, которые понимали, каково это – быть сломленным и потерянным. Я сидела там, слушала об их встречах и планах, ела с ними свои любимые блюда и думала, будто это что-то значит.

Но иллюзия была хрупка, как карточный домик, и теперь карты уносит в сумасшедшем порыве ветер.

Как бы я ни была зла на них, мне остается винить только себя. Я проглотила эту чушь с удовольствием, так отчаянно желая поверить, будто это правда, что, вероятно, проигнорировала все красные флаги, мельтешившие перед глазами. Я поверила их красивым словам, их лжи и позволила всему этому увлечь себя, думая, что мне будет их не хватать, когда все закончится.

Внезапно я чувствую, словно вокруг меня сжимаются стены. На экран слишком тяжело смотреть, и когда взгляд снова падает на спящего Виктора, меня накрывает. Желудок скручивает, а глаза наполняются слезами.

Я выхожу из комнаты на цыпочках, стараясь ступать как можно тише.

Минуту стою в коридоре, чувствуя себя потерянной и сбитой с толку. Это похоже на эмоциональный удар хлыстом, и кажется невероятным, что менее двадцати минут назад я лежала, свернувшись калачиком, в постели с Рэнсомом, в тепле, уюте и довольстве.

Сейчас мне просто холодно и больно, но когда слезы снова наворачиваются, я смаргиваю их.

Слезами ничего не решишь. Как и тем, что я стою в коридоре и жалею себя. Я уже дала этим людям шанс причинить мне боль, а они воспользовались им и вонзили нож мне прямо в сердце. Я не могу сделать это снова.

Решимость наполняет грудь, начинаясь с дрожи, но становясь все более твердой, когда я вспоминаю образы на экране и то, что они со мной сделали.

Больше такого не будет.

Мне нужно убраться отсюда.

Я не хочу быть пешкой в их играх.

Я слишком долго терпела все это дерьмо от мамы, позволяла ей использовать меня, манипулировать мной, поскольку слишком боялась остаться одна, чтобы противостоять ей и сепарироваться. Я продолжала давать ей шансы, хотя не должна была этого делать, когда все свидетельствовало о том, что она их не заслуживала. Она предавала каждый шанс, который я ей давала, снова и снова.

Я не могу позволить себе совершить ту же ошибку с этими парнями.

Если я останусь здесь, то буду выглядеть жалкой дурой, а вера в то, что они больше не причинят мне вреда, сделает все еще хуже.

– Тогда уходи, Уиллоу, – шепчу я себе.

Прошло много времени с тех пор, как мне приходилось успокаивать себя, с тех пор, как я заставляла себя выйти из состояния паники или стресса. Но, думаю, в конце концов, единственный человек, на которого я могу по-настоящему положиться, – это я сама.

Решение принято.

Я бесшумно пробираюсь по коридору и проскальзываю в комнату Рэнсома. Он все еще крепко спит и не сдвинулся с того места, где лежал, когда я уходила.

При мысли о том, какую нежность я испытывала к нему совсем недавно, у меня к горлу подкатывает кислота, и я отворачиваюсь от него, хватая одежду и еще кое-что из своих сумок. Я одеваюсь в коридоре, чтобы не разбудить его, и лихорадочно соображаю, одергивая подол рубашки.

Мне нужен план.

Если я вернусь в свою квартиру, к прежней жизни, они запросто отыщут меня. Кто знает, сколько еще камер припрятал Виктор в местах, о которых солгал.

Единственное, что я могу сделать, это просто… уйти. Уехать как можно дальше. Может, туда, где они не смогут меня найти, если у меня будет достаточно большая фора. Сейчас они все спят, на часах поздняя ночь, и я смогу сбежать на приличное расстояние, прежде чем они проснутся и поймут, что меня нет.

Я спускаюсь по лестнице, стараясь ступать как можно тише, а затем пробираюсь в комнатку, где застала Мэлиса, делающего себе татуировку. Тогда я заметила, что коморка похожа на многофункциональную комнату, тренажерный зал и офис в одном флаконе. Может, то, что мне нужно, находится здесь.

Я роюсь в письменном столе, стоящем у стены, открывая и закрывая ящики, пока не нахожу конверт с небольшой пачкой банкнот. Не позволяя себе колебаться, я хватаю пачку и снова задвигаю ящик.

Этого должно хватить, чтобы купить билет на автобус. Или даже на самолет. Куда-нибудь. Куда угодно.

Братья Воронины могут выступить против Ильи самостоятельно. Я покончила с этим дерьмом, покончила с ними. Вся эта история не имеет ко мне никакого отношения. И никогда не имела. С самого начала я просто оказалась там, где не должна была быть, и в итоге попала в ловушку их проблемной жизни.

Больше ни за что.

Я беру деньги, свою маленькую сумку и покидаю склад, тихо прокрадываясь к входной двери. На улице все еще кромешная тьма, когда я спешу прочь от их дома, направляясь вниз по улице. Поскольку крайне важно, чтобы они не смогли меня найти, я делаю все возможное, дабы не попасть в поле зрения камер видеонаблюдения – в таком случае Виктор не сможет использовать свои хакерские навыки и выяснить, куда я делась. Значит, нужно держаться глухих переулков и пробираться через чужие дворы.

Я перелезаю через заборы и крадусь мимо домов, двигаясь так быстро, как только могу.

Все это время я сжимаю челюсти, пытаясь сдержать эмоции. Какая-то часть меня просто хочет свернуться где-нибудь калачиком и порыдать, хочет выразить, как мне больно, и оплакать потерю того, что, как я думала, обрела.

Только вчера я беспокоилась о них. Буквально на днях почувствовала, что нашла свое место.

Я сталкивалась с вещами, которые пугали меня, делала то, на что никогда бы не пошла раньше. Я думаю о татуировке, которую Мэлис сделал у меня на груди, и пальцы сжимаются, желая содрать ее со своей кожи. Ведь тогда, когда он делал ее, он должен был понимать, что они просто используют меня. И все равно отметил меня.