Книга Кого не взяли на небо - Клим Мглин

— Я чувствовал подвох с самого начала. Слишком легко мы одержали верх над моим братцем и другими отступниками. Слишком просто решился вопрос жертвоприношения. Это — великое искушение, здесь пахнет лисьим душком пронырливого Локи. Слишком всё героически просто. Мы, типа, держали путь в священную Уппсалу, дабы совершить великий подвиг, принести драгоценную жертву, как вдруг налетел лёгкий ветерок и унёс нас в долбаный Утгард, где мы оказались в свите самой Фрейи, коей и присягнули на преданность и служение. Асти, приспешник лживого Локи, был сражён одной из валькирий, сам Хугин посетил нас в знак приветствия от Высокого.

— Мне кажется, это был Мунин, — робко вставил Рекин.

— Никакая это, блядь, не ворона, — ответил ему ярл. — Ты чешую на его лапах видел? Слишком всё просто, не находишь, старина? Зачем лишаться самого драгоценного, зачем жертва, зачем боль и страдания? Мы, типа, избраны богами и поэтому получили всё нахаляву, за красивые глаза. Хитро.

Рекин поморщился, и высвободил своё плечо.

— А почему Хмурый Асти обличил йотунов и даже погиб в бою с ними, если он, Асти, изначально был на ихней, йотуновской стороне?

Рыжий Туи отмахнулся.

— Да Хель его знает, почему. Но скажу тебе так, славный Рекин: Хмурый Асти всегда был лишь сам за себя. Он спал и видел, как одевает на шею цепь ярла, — Туи выпростал из под ворота грязной рубахи массивную цепу с чудовищно уродливым молотом Тора и потряс ей в воздухе.

— Сигни ему нужна была лишь для своих, хмурых делишек. Предсказывать, направлять, оберегать, защищать. Он всегда её хотел лишь как волшебную игрушку. Если бы Асти был велик в своей вере в высоких богов и любил свою единственную, чудесную племянницу, он бы поддержал меня. Он бы поддержал моё решение — принести малышку Сигни в дар Великим.

Ярл закашлялся, его лицо потемнело, глаза налились кровью. Он в изнеможении откинулся на койку. Хрипло дыша, поманил к себе рукой своих товарищей. Четверо викингов, сгрудившиеся вокруг постели вождя, придвинулись ближе.

— Мы должны совершить это. Мы должны сделать это как можно скорее. Мы должны подвесить нашу драгоценность, мою чудесную дочь, мою малышку Сигни во славу Высоких. Только так мы спасёмся и вернём расположение богов. Только так мы избежим мрака ужасного Хельхейма.

— Ёп твою мать, — прошептала Соткен.

Она отлепила ухо от двери каюты, где совещались викинги и, тихонько, на цыпочках, поспешила прочь.

Сержант прав: подслушивать — полезно.

* * *

Соткен немного выждала, сжимая позеленевшую от времени бронзовую ручку, прислушалась, а потом, храня на лице сардоническую ухмылку, резко распахнула дверь. Но её ожидания не оправдались — она не увидела ни ритмичных движений голой задницы тощего лива, ни выпученных глаз девушки, обжимающей своими пухлыми губками раскалённый и кривой мальчишеский член.

Оба недоросля находились в строгом, безупречном образе — никто из них не сделает первого, примирительного шага навстречу другому. Скорее уж небеса рухнут им на голову. Скаидрис вертел в руках синий флакончик; смачивая кусок тряпки перекисью водорода, юноша отирал кровь с глубокой ссадины на обнажённом предплечье.

Аглая Бездна, уткнувшись своим распухшим носом, с торчащими из ноздрей кусочками ваты, в стекло иллюминатора, выпятила в сторону соратника и бывшего друга свою аппетитную жопку, обтянутую лишь коротким подолом футболки. Но труъ-мéтал и не думал на неё смотреть. Ну может лишь изредка.

— Мы, школота, не тех пацанов покрошили...

И кривоватая, тщедушная женщина, одетая в драный этнический сарафан и мужскую армейскую майку, что никак не сдерживала порывы её шикарного бюста, выложила бойцам всё, что успела подслушать возле дверей каюты викингов.

— Ёп твою мать, — в унисон прозвучали голоса влюблённых.

В голосах этих — высоких и ломающихся — слышался недюжинный вокальный потенциал — ещё пара лет, и неподражаемая Ханна ван ден Берг, ровно как и старина Эрик Гардефорс смогут спокойно вздохнуть и отправиться на заслуженный отдых, зная, что боевой штандарт передан в надёжные руки.

А вот удивления, возмущения или сострадания в голосах этих не прозвучало. Лишь глубокая усталость.

Скаидрис хмыкнул, плеснул жидкости на окровавленную тряпицу и, подойдя к маленькой, кривой женщине, стёр полосу засохшей крови с её ключицы. Капли перекиси стекли вниз, на шикарные холмы, но юноша вытер и там.

— Чё ты так взбудоражилась, мамочка? Не поверю, что тебе есть хоть какое-то дело до этой сопливой девчонки, если, конечно, ты не возжелала нарезать из её кожи кровавые ремни с помощью твоего любимого канцелярского ножа.

Скаидрис поднял рукой густой локон волос со лба женщины и прилепил кровавый тампон прямиком на огромный синяк, что буйно рос и уже темнел, зацветая.

Точёная задница Бездны качнулась вправо, затем влево и вновь вправо.

— Наверное, она мокнет при виде одного из этих дикарей, а теперь, походу, придётся их всех убить, вот она и расстроилась.

«Ага, вот он, вот он, тот самый подпиздон, ага, тот самый.»

Скаидрис торжествующе уставился на вихляющую у окна жопу.

«Ты первая не выдержала, сучка».

— Я хочу их всех, детишки, причём одновременно, — Соткен, переваливаясь с короткой ноги на ту, что подлиннее, проковыляла к столу и задумчиво опёрлась локтями о столешницу, явив Скаидрису все свои невозможные прелести.

— Но, по правде говоря, это к делу не относится. Чё мы делать-то будем?

Голая рука Бездны скользнула под короткую футболку и почесала скрытую подолом ягодицу. Скосившему глаза Скаидрису на миг показалось, что он видит очертания розовой свиньи на труселях своей боевой подруги и труъ-мéтал лихорадочно потряс волосатой головой, отгоняя наваждение.

Рука одернула ткань — свинья пропала.

— Монакуру будем ждать. Или тётечку. Мне всё это не нравится, но я, честно сказать, от службы подустала. Хольмганги эти бляцкие, совести мучительные выборы, не говоря уж о банальных коридорных махачах, порядком извели бедную девушку. У меня скоро день рождения. Это мой обещанный круиз. Первый подарок за семь лет. Вот вернётся сержант, мы ему весь расклад и поясним. И пусть они с Йолей сами с этим всем говном и разъёбываются. А я устала.

Дверь каюты широко распахнулась, и в помещение вошёл согбенный Монакура — спина сутулилась, лицо потемнело. Задница у окна развернулась и оказалась действительно усталой и сильно израненной девушкой. Аглая Бездна, опершись спиной о стену, сползла на пол и вяло помахала вошедшему рукой. Она открыла было рот, но