Готшальк рядом с ним.
— Господин профессор, до сих пор мы наблюдали спокойно: весь день вы путались с этими литовцами.
— Что вам надо? И кто это наблюдал, кто это — мы?
— По-моему, объяснений не требуется.
— Проваливайте ко всем чертям, — кричит Фойгт.
На этот раз он, видно, нашел нужные слова. Готшальк повернулся и исчез, будто растаял у них на глазах.
Теперь к костру.
— Господин Сторостас, — зовет Фойгт, — поглядите, ведь это настоящее побоище.
Видит бог, побоище. Поникший костер. Отрывистый рев.
— Ах ты господи, и мои литовцы там!
Фойгт кричит и, размахивая палкой, бросается к месту сражения.
— Стойте! Разойдитесь!
Но это не мальчишки.
— Господин профессор! — Канкелат кидается ему наперерез. — Остановитесь, господин профессор!
— Да вы что, Канкелат, не видите, что ли?
И мимо!
Вон стоит Тута Гендролис.
— Девочка, что вы здесь делаете? Где Пошка?
— Его там нет. Я не могу его найти… Там наши мужчины.
Она имеет в виду крокишкяйцев. Их Фойгт уже видел издалека.
— А, и эти морды здесь! — Теперь Фойгт обнаруживает и неймановских прихвостней или, если хотите, собутыльников. И еще одного, что околачивался вчера пьяный в трактире у Платнера, такая рожа: увидишь — не забудешь.
Но вдруг стон. Словно кого-то закололи.
Кто дрался один на один, останавливается, те, что в общей свалке, тоже. Что случилось?
Генник.
Значит: с к е м случилось?
Генник.
Что с Генником?
Он потирает спину. Он говорит:
— Похоже, мне кто-то на ногу наступил. Или повыше.
Неплохо сказано, а? Рассмеяться, что ли?
Хорошо бы. Но ничего не поможет, Генник.
Варшокс поднимает кулаки и с ревом бросается на Антанаса из Моцишкяя.
— Я тебе покажу, собака!..
Но не успевает.
В метре от Антанаса этот натиск обрывается: на вытянутой правой Антанаса. На нее налетает этот Варшокс, как бык.
Но вместо того чтобы просто осесть всем телом, он валится назад. Валится назад, затылком прямо на обугленный пень.
Выкатывает глаза. И не закрывает их больше.
Люди в нашей округе ко всему привычны, им доводилось видеть мертвых. Собственно, здесь вырастаешь с ними.
Кто из низины, знает: каждому ребенку приходится неделями находиться с умершими под одной крышей.
В местности, заливаемой паводком, хутора расположены на холмах, каждый на своем холме. В конце февраля и в марте лед рыхлый, тогда по нему не пройти, ноги уходят, как в вату, чуть затрещит — ноги уже мокрые. Но лед не тает. На лодке не пробиться. Тогда на пять, шесть, семь недель мы заперты, никакого сообщения с соседними хуторами, до деревни не добраться, да и что такое деревня в таких местах: чиновник да почта, что от них проку сейчас, все заперты, каждый сам на себя.
Если кто умирает, остается в доме до весны, пока не пройдет лед, пока не пройдет Schaktarp. Так зовется это время. У него есть имя, понятно почему.
Он может остаться дома, покойник. На чердаке стоят наготове гробы. Со слезами кладут его в гроб. Потом он так и стоит. Привыкают к этому, надо думать.
Так что люди в этой округе ко всему привычные. И то, что женщины сейчас закричали, а мужчины отошли в сторону, образуя широкий проход, — это неспроста.
Дело не только в страхе.
Фойгт обнял Туту Гендролис и крепко держит ее. Касается губами ее волос:
— Не плачь, дитя, не плачь, милая.
Но увести ее не может, он не может уйти сейчас. Он в точности знает, что теперь будет.
Внезапно, как из-под земли, появляется Нейман.
Антанас еще не может поверить: вокруг него все молчат. Этот человек, который останавливается на некотором расстоянии от него. Другой человек, что лежит там с выпученными глазами и не закрывает их. И не встает…
Парни из Шерейклаукиса встали перед Антанасом. Генник стоит рядом с ним. Рабочие с лесопилки подходят к Нейману.
— Что вы собираетесь делать? — спрашивает один.
— Теперь дело за полицией. — Нейман кричит: — Господин Вазген, я полагаю, это входит в ваши обязанности!
Вазген выступает вперед.
— Господин адвокат, — говорит он и щелкает каблуками. И к тем, с лесопилки: — Вы что, местные? Не устраивайте осложнений.
И Геннику:
— Убирайся отсюда!
И Антанасу:
— Идите впереди. В трактир Вите.
Антанас не может еще во все это поверить. Он стоит и оглядывается вокруг.
Фойгт, все еще поддерживая одной рукой Туту:
— Господин адвокат Нейман, я видел все происшедшее, и в непосредственной близости, речь идет о несчастном случае, притом во время вынужденной самообороны.
— Что вы хотите сказать, господин профессор?
— То, что сказал. Я желаю дать свидетельские показания.
— В этом нет необходимости. Вы гражданин рейха. У нас достаточно своих. Местных.
— Я настаиваю.
— Я не предрешаю, но ваши показания вряд ли здесь кого-либо интересуют.
Фойгт оборачивается и видит рядом с собой Канкелата.
— Господин Канкелат все время стоял здесь. Пусть он даст показания.
— И что же, вы думаете, покажет господин Канкелат?
— То же, что я.
— Господин Вазген, — кричит Нейман вслед жандарму. — Господин Вазген, господин профессор Фойгт пытается оказать воздействие на свидетелей.
— Не возбуждайте людей, я предупреждаю вас, — кричит Вазген. И марширует дальше.
— Вы слышали? — говорит Нейман.
— Глупости. — Фойгт оборачивается к Канкелату. — Вы стояли здесь, господин Канкелат. Вы все видели. Вы не можете сказать ничего другого.
И Нейман тоже Канкелату:
— Господин Канкелат, я буду вам признателен, если вы недвусмысленно выскажете свое мнение.
Канкелат, что скажет Канкелат?..
— Господин адвокат, — говорит он, — мне кажется, я глядел в сторону. Вот сюда, в эту сторону.
И еще рукой показывает.
Ну ясно, тогда можно поставить точку. Урбшата и Бергера, Швиля и Швейзингера, Валата и старшего лесничего Симонайта нет необходимости опрашивать. Даже осторожного Симонайта, который и хвост своему псу обрубает не весь целиком, а по кусочкам — каждый день по кусочку, чтоб не так больно было.
Вот и все.
Марта Кайрис кричит:
— Пароход!
Вильгельм Сторостас и Мартин Фойгт спускаются вниз к пристани.
— Передайте Пошке привет от меня, — говорит Фойгт и не отпускает плачущую девушку, пока капитан не предупреждает:
— Идите, отчаливаем.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Деревянное сооружение, которое мы хотим описать, если, конечно, нам это удастся, — а значит, правильнее сказать: деревянное сооружение, которое, возможно, будет описано, — называют тригонометрическим пунктом — одним из тригонометрических пунктов. Мы опишем эту вышку здесь, как если бы она стояла на этом самим месте, которое следовало бы обозначить как почвенную складку — несколько сот метров западнее горы Рамбинас, плоский, едва заметный бугорок на низком лесистом кряже, что отходит от главенствующей вершины и выбегает вниз в равнину. Это место обозначают как неровную пустошь с беспорядочно
