Мы остановились, но внутри меня танец продолжался. И это казалось таким правильным – стоять на сцене с Аной и танцевать перед всей школой.
Свет погас.
Раздались аплодисменты. Хотел бы я назвать их овацией, но они были едва ли приличные, даже усталые. Впрочем, от этой публики я и такого не ожидал.
Пока я витал в мыслях, Ана обняла меня в темноте. Прильнула своим теплым телом, прижалась лбом ко лбу. Ее дыхание обжигало мне губы.
Я замер.
Она отстранилась.
Свет зажегся.
Улыбка Аны пропала, словно ее никогда и не было.
У меня снова мороз продрал по коже. Но Ана повернулась к зрителям, и я последовал ее примеру. Мы поклонились.
Аплодисменты зазвучали громче. Кто-то засвистел. Кто-то – кажется, Флавия Мартинес – восторженно взвизгнул. Кто-то еще крикнул: «Отлично двигаешься, Рик!»
Рик. Не парень-кот.
Я невольно расправил плечи.
Когда мы ушла в гримерку, Латук дал мне «пять»:
– Отличная работа, парень.
Остальные эхом подхватили его слова и поспешили на сцену.
Я улыбался как идиот.
Вытерев шею полотенцем, Ана заметила:
– Могло быть и хуже.
О… сладкий вкус победы.
– Спасибо, что помогла. – Я стоял, обливаясь потом и понятия не имея, что сказать. – Особенно сегодня.
– Какой-то момент мы действительно танцевали, – продолжила она, словно не слыша меня.
– Хочешь, побродим где-нибудь? – предложил я. – Мне не нужно торчать здесь до самого конца.
– Оставайся. Я иду домой.
Я замялся, а потом выпалил:
– Если хочешь выговориться, я здесь и тебя поддержу.
– Я хочу увидеть, что моя мама держится, – ответила она. – А еще забраться в кровать и ни с кем не разговаривать. Хорошо?
Я кивнул.
На лице Аны что-то мелькнуло.
– Спасибо, Рик. Я понимаю, ты пытаешься помочь. Я хотела бы… Я позвоню тебе, если мне что-то понадобится.
И она ушла.
До конца вечера я думал над ее словами. «Я хотела бы…»
Чего бы она хотела?
После концерта вопрос отошел на второй план. Мне предстояло выслушать впечатления еще нескольких зрителей, пока я пробирался сквозь толпу желающих полакомиться выпечкой.
– Отлично выступил, сынок, – сказал папа.
– Не стоит так уж удивляться.
Потом подошла Флавия Мартинес:
– Тебе надо расслабить плечи, а то они у тебя совсем деревянные.
– О!
– Хотя знаешь, это и правда было похоже на танец.
– Я запомню.
Вот уж точно.
– Мы и не знали, что ты умеешь танцевать, – сказало мне достаточно много народа, по большей части девушки.
Последним ко мне подошел Роб Кенна. Я внутренне подобрался, глядя, как он подбирается боком, с глуповатым выражением на лице. Неужели наконец…
– Эй, котяра… та девушка, с которой ты танцевал. У нее есть парень?
Я уставился на Роба, переваривая вопрос.
– Да. Да, есть.
Я солгал не из вредности или ревности (кто? Я?). Просто потому, что друзья не знакомят друзей с Робом Кенной.
– Вы, ребята, меня прямо в прошлое перенесли, – заметил отец по дороге домой, пока мы стояли на светофоре. Был теплый пятничный вечер, и мы затерялись в толпе гуляющих. – Ты ведь никогда не видел, как мама танцует, да?
Я опешил:
– Мама умела танцевать?
– Еще как. Прямо как кинозвезда. Правда она редко это делала. Говорила, что танец напоминает ей о доме. – Отец искоса на меня взглянул. – Но иногда, слегка выпив, она начинала крутить бедрами…
– Не смей говорить о маме в таком тоне, – попытался отшутиться я. – Это просто ужас.
Я постарался не подать виду, но было обидно узнать, что мама, оказывается, танцевала. Если бы она меня учила, я бы сейчас выступал так же хорошо, как Ана. Но мама скрыла это от меня, как и многие прочие секреты своего прошлого.
– А как зовут ту девочку? – продолжил отец, как ни в чем не бывало. – Твою партнершу? Я видел, как ты на нее смотрел.
– Ана, – ответил я и быстро добавил: – Это только для номера.
– Приведи ее как-нибудь на ужин. Я приготовлю свой фирменный шницель.
Я послал ему взгляд, который должен вселять страх в сердца противников.
– Тебе что-то в глаз попало? – поинтересовался отец.
– Ага, один немец.
– Я просто говорю, что вы хорошо смотритесь вместе.
Словно ты и должен с ней танцевать.
– Угу.
– Может, однажды вы, ребята, будете вместе танцевать в Гаване, – сказал папа.
– Ага. Конечно.
* * *
Неделю я не видел и не слышал Ану (танцевальная школа закрылась на каникулы). А потом однажды вечером она написала мне по Фейсбуку: «Позвони мне. Если есть время».
Я кинулся к себе в комнату, закрыл дверь, схватил телефон, затем минуту посидел на кровати, успокаивая дыхание. А потом набрал ее номер.
– Алло, – безжизненно отозвалась Ана. Не сварливо, скорее устало.
– Привет, – сказал я.
На несколько секунд повисла тишина.
Я не осмеливался ее нарушить.
Наконец Ана заговорила:
– Сегодня я пришла домой и обнаружила здесь отца. Он сидел на кухне с мамой.
Я опешил. Разве Ана не похоронила… а… она о своем биологическом отце.
– Что ему надо?
– Сказал, что пришел нам помочь в тяжелое время. – Ана помолчала. – Вроде не пьяный, но все равно от него ликером пахло.
– Сожалею, Ана. Ты… – Я поискал правильные слова. – У тебя с ним проблемы?
Ана невесело хмыкнула:
– Какие уж проблемы! Он переезжает к нам.
– Что?
– Мама сказала, нам нужна помощь. Призналась мне, что ей нужна жилетка, чтобы поплакаться. Видимо, меня недостаточно.
Я закрыл глаза. Глубоко вздохнул, пытаясь представить, что чувствует Ана, и пришел в ужас.
В теории я знал, что все семьи разные и у всех разные родители. Но столкнуться с этим в реальности – совсем другое дело.
– Мне жаль, – сказал я, хотя слова казались слабыми и пустыми.
– Она никогда не умела сказать ему «нет». И ушла только потому, что однажды ночью он перешел черту и… а теперь прошло несколько лет, а он всегда так убедительно извиняется… Я не могу, Рик. Не могу жить с ним под одной крышей. Даже ради матери.
