Ввиду слабого развития русского предпринимательства большинство заводов, рудников и электростанций, располагавших и большей частью инженерных должностей, находились в собственности иностранных фирм. Валентина Михайловна Бузинова (р. 1889), которая после революции участвовала в проектировании строительства плотины на Днепре (Днепрострой), в 1913 г. собирала материал для своей дипломной работы на заводе «Вестингауз», а по окончании учебы работала в конторе германского акционерного общества «Всеобщая компания электричества (АЭГ)» в Петербурге. Дмитрий Иванович Бондаревский (1892-1979) нашел в 1911 г. работу по монтажу электросетей в фирме «Сименс-Шуккерт». Так как инженерных должностей было очень мало и многие из них предоставлялись иностранным специалистам, русские инженеры нередко искали работу за границей. Хотя фирмы старались «русифицировать» свой персонал, ключевые посты все равно занимали в основном иностранцы, в то время как русским инженерам доставались только технические должности низкого уровня. Карл Шлёгель характеризует русских инженеров как «помощников» иностранцев, в собственных исследовательских проектах и разработках им отказывали.
Таким образом, русские инженеры, принявшие решение в пользу практической деятельности, часто оставались недовольны. Цари и их правительства в большинстве случаев возражали против реализации крупных инженерных проектов, поэтому со средних веков до 1809 г. в России ни одно сколько-нибудь значительное строительство не осуществлялось русскими: все застройщики приезжали из-за границы. Только в XIX в. русские инженеры сумели доказать свои умения и знания, когда по проекту С.В. Кербедза (1810-1899) был сооружен Николаевский мост через Неву (1842-1850), а Н.А. Белелюбский (1845-1922) впервые приказал заменить на Николаевской железной дороге деревянные мосты металлическими (1869-1881). Но важные для развития страны нововведения по-прежнему встречали препятствия: железобетон разрешили применять в качестве строительного материала только в 1898 г., а предложенный в 1903 г. Е.К. Кнорре и П.И. Балинским проект создания московской подземки отклонили как ненужный. Генрих Осипович Графтио (1896-1949) получал отказ несколько раз: его проекты гидроэлектростанций на Волхове, Вуоксе и Нарве, а также электрификации горного участка кавказской железной дороги были сочтены не представляющими необходимости. Инженер М.А. Шателен пишет о своей профессии в дореволюционные времена: «До Великой Октябрьской революции русские электротехники могли быть крупными изобретателями, делать крупные открытия, да и только. Осуществлять свои мысли, свои изобретения в старой России они не имели возможности».
«Работой в стол» называет Карл Шлёгель повседневную деятельность разрабатывавших различные планы и проекты русских инженеров, которые стояли «в очереди» и с нетерпением дожидались шанса воплотить, наконец, свои мечты в жизнь.
Преобладавший в дореволюционном обществе образ инженера носил, однако, черты не тех трех четвертей инженеров, которые перед Первой мировой войной занимались практической деятельностью, а выпускников институтов, вступивших на чиновничью стезю. Ввиду перегруженности образования теоретическими знаниями, формировавшими скорее государственных служащих, чем инженеров, инженер в глазах общественности являлся олицетворением чиновника и бездельника, коррупции и своекорыстия, некомпетентности и безответственности. Подкуп в министерствах действительно вошел в обычай, так что для инженеров было в порядке вещей за взятку принимать оборудование с техническими недостатками, прокладывать трамвайные пути и менять расписание движения. Благодаря многочисленным несчастным случаям в результате халатной конструкторской работы и коррупционным скандалам инженеры в начале XX в. не сходили со страниц газет и журналов. Они приобрели столь дурную славу, что, наконец, занялись собственной профессиональной этикой и посвятили ей ряд съездов с 1908 по 1912 г., на которых сетовали на низкий престиж своей профессии в противоположность авторитету врачей и юристов. Технические специалисты слыли скорее необходимым злом, нежели новаторами и вестниками прогресса, какими любили себя представлять.
Особенно конфликтными были их отношения с рабочими. Рабочие видели в инженерах эксплуататоров и угнетателей, не отличая фабриканта от представителей технического персонала, тогда как последние чувствовали себя исполнителями и не хотели, чтобы их отождествляли с работодателями. Недоброжелательство и зависть со стороны рабочих вызывала и огромная разница в оплате труда. К тому же рабочие считали инженеров безбожниками, которые не исповедуют общую веру, а идут собственными, непонятными путями. Симптоматично в этом отношении, вероятно, дело студента-инженера Н.А. Шубина (р. 1880): в ноябре 1904 г. рабочие едва не подвергли его самосуду за то, что студенты во время демонстрации якобы топтали иконы У инженеров же зачастую вызывали подозрение рабочие, приверженные странным народным обычаям и суевериям. Огромную культурную пропасть между специалистами с высшим образованием и необученными рабочими-сезонниками вряд ли можно было преодолеть, и со временем она только углублялась. Практически не находилось согласия и в сфере политических воззрений и политической деятельности. Инженеры сравнительно мало интересовались проблемами рабочих и в большинстве своем предпочитали решать рабочий вопрос, имевший существенную политическую подоплеку, как производственно-экономическую проблему. Они полагали, что их подчиненные — лентяи и бездельники, у которых и так слишком много праздников и которым ни в коем случае не следует давать послаблений вроде восьмичасового рабочего дня.
Отношения между рабочими и инженерами характеризовались взаимным недоверием, быстро превращавшимся в ненависть, прежде всего со стороны рабочих. Находясь между рабочими, с одной стороны, и директорами предприятий — с другой, инженеры часто ощущали себя словно между молотом и наковальней.
б) Технократия против революцииВ то время как население в целом и рабочие в особенности относились к инженерам с подозрением, многие представители технических профессий видели свое призвание в том, чтобы привести общество к благосостоянию, а страну к процветанию.
«Инженеры должны быть не только людьми, передающими материальную культуру, но и дать пример общественной солидарности и нравственной красоты. Ни врач, ни юрист, ни какой-либо другой представитель интеллигентных профессий не могут дать массам и обществу своим непосредственным материальным трудом столько пользы или вреда, как инженер», — подчеркивал в 1913 г. инженер И. Русак особенность своей корпорации. Инженер В.Л. Кирпичев также считал, что на долю его и его коллег выпала особая роль: «В будущем нам предстоит золотой век. Мы достигнем этого, двигаясь по пути технических усовершенствований и обновления. Инженеры будут направлять, вести нас, указывать нам путь».
Мысль, что именно инженеру благодаря его техническим знаниям суждено привести человечество в лучшее будущее, была широко распространена среди русских инженеров. Совокупность технократических представлений, идея предназначенности людей техники для руководства судьбами страны пришла в Россию в первой половине XIX в. вместе с приверженцами француза по имени Клод Анри де Рувруа граф де Сен-Симон (1760-1825), которые создавали систему инженерного образования, где и распространяли свою социалистическую утопию, основанную на науке и технике и зафиксированную в трех книгах «Катехизиса промышленников» («Catechisme des industriels», 1823-1824). Круги русских сен-симонистов превозносили инженера как освободителя человечества, который с помощью внедрения железной дороги объединит людей в единый народ с общим языком. Иван Алексеевич Вышнеградский (1831-1895), технократ и директор «Техноложки» с 1875 по 1879 г., позаботился, чтобы сен-симонистские идеи сплавились с содержанием обучения и запечатлелись в сознании многих инженеров, даже не обязательно убежденных технократов Первое «Русское техническое общество», основанное в 1866 г. и позже удостоенное звания «императорского» (Императорское Русское техническое общество, (И)РТО), также отличалось сильной технократической направленностью[6]. Вера в то, что, работая по своей профессии, можно наилучшим образом преобразовать мир, была типичной для большинства русских инженеров: они мечтали создать, наконец, значительные труды, претворить в жизнь великие открытия, изменив тем самым окружающую действительность, и чурались политики. Они стремились к профессиональной автономии и хотели сами решать, как нужно индустриализировать страну. Все остальные проблемы общественного устройства интересовали их во вторую очередь, или они считали, что эти проблемы можно решить вместе с техническими.
