Моим студентам и аспирантам
От автора
Эта книга создавалась долго — почти двадцать лет, если считать самый первый вариант, и десять лет — в ее настоящем виде. За это время за мной накопились интеллектуальные долги стольким людям, что я не в состоянии перечислить их всех. Здесь я приношу свою благодарность тем из них, кто принимал непосредственное участие в моей работе на ее последних стадиях.
Йорг Баберовски, Дитрих Байрау, Терри Мартин и Юрий Слезкин любезно прочли всю рукопись и сделали обстоятельные замечания, оказавшиеся исключительно полезными. Юрию я вдобавок крайне обязана за ответы на мои бесконечные послания по электронной почте с просьбами разъяснить те или иные русские обороты речи или эзотерические аспекты советской культуры. В области политических и полицейских вопросов такую же роль великодушно сыграл Дж. Арч Гетти. Джеймс Эндрюс, Стивен Биттнер, Джонатан Боун и Джошуа Сэнборн в разное время помогали мне в моих изысканиях. Майкл Данос читал все варианты рукописи, внося ценные предложения по ее редакции и помогая мне четче сформулировать свои мысли. Я должна также поблагодарить двух прекрасных редакторов из «Оксфорд-юниверсити-пресс»: Нэнси Лейн, моего старого друга, без неустанных многолетних уговоров и понуканий которой эта книга вряд ли была бы когда-нибудь написана, и Томаса Левина, чья поддержка и добрые советы так облегчили мне работу на последних этапах.
С особым удовольствием выражаю свою благодарность замечательной когорте аспирантов Чикагского университета, которые писали или пишут диссертации, посвященные различным аспектам эпохи З0-х гг. в СССР: Гольфо Алексопулос, Джонатану Боуну, Майклу Дэвиду, Джеймсу Харрису, Джули Хесслер, Мэтью Линоу, Терри Мартину, Джону Маккеннону, Мэтью Пейну и Кирилу Томоффу. Я столь многому научилась, читая их работы и работая вместе с ними; в знак признательности за наше необычайно плодотворное и счастливое сотрудничество я посвящаю эту книгу моим бывшим и нынешним студентам и аспирантам. Много пользы я извлекла из совместной работы с бывшими и нынешними участниками Чикагского семинара по русским исследованиям:
Стивеном Биттнером, Кристофером Буртоном, Джули Гилмур, Николасом Глоссопом, Чарльзом Хектеном, Стивеном Харрисом, Джейн Ормрод, Эмили Пайл, Стивеном Ричмондом и Джошуа Сэнборном, — а также с моими бесценными коллегами Ричардом Хелли и Рональдом Суни.
Среди молодых ученых, чьи недавно вышедшие работы об эпохе 30-х гг. оказались особенно полезны для меня, следует также назвать Сару Дэвис, Йохена Хелльбека, Олега Хлевнюка, Стивена Коткина и Вадима Волкова.
Благодарю Фонд Джона Саймона Гуггенхейма, Фонд Джона Д. Макартура и Кэтрин Т. Макартур, IREX, Национальный совет по исследованию СССР и Восточной Европы, а также Техасский университет в Остине за поддержку моей работы на разных ее этапах. Также от всей души благодарю Чикагский университет, не только оказавший практическую помощь в подготовке издания моей книги на русском языке, но и создавший для научной деятельности наилучшие условия, какие только возможны.
ВВЕДЕНИЕ
В этой книге рассказывается о повседневной жизни простых, «маленьких» (в противоположность «большим») людей. Эта жизнь, как в их собственном понимании, так и в нашем, не была нормальной: для живущих в чрезвычайное время нормальное существование становится роскошью. Коренные сдвиги и тяготы 1930-х гг. уничтожили нормальный ход вещей, превратили его в нечто такое, к чему советские граждане могли только неустанно, но, как правило, безуспешно стремиться. Данная книга представляет собой исследование повседневного и чрезвычайного в сталинской России и их взаимодействия между собой. В ней описываются пути и способы, с помощью которых советские граждане пытались вести обычную жизнь в необычных условиях, созданных сталинизмом, а также рисуется портрет нарождающегося социального типа homo sovieticus, для которого сталинизм был естественной средой обитания[1].
Существует множество теорий насчет того, как надо писать историю повседневности. Некоторые подразумевают под «повседневностью» главным образом сферу частной жизни, охватывающую вопросы семьи, домашнего быта, воспитания детей, досуга, дружеских связей и круга общения. Другие в первую очередь рассматривают жизнь трудовую, те модели поведения и отношения, которые возникают на рабочем месте. Исследователи повседневности в условиях тоталитарных режимов часто сосредоточиваются на активном или пассивном сопротивлении режиму, и целый ряд работ о жизни крестьян ставит во главу угла «повседневное сопротивление», имея в виду те житейские способы, с помощью которых люди, находящиеся в зависимом положении, оказывают неповиновение хозяевам[2]. В этой книге, как и во многих последних исследованиях по истории повседневности, первостепенное внимание уделяется обиходной практике — т.е. тем формам поведения и стратегиям выживания и продвижения, которыми пользуются люди в специфических социально-политических условиях[3]. Но цель книги все же не в том, чтобы проиллюстрировать какую-либо из общих теорий повседневности. Она посвящена повседневности в чрезвычайное время.
Чрезвычайным описываемое время сделали революция 1917 г. и не менее разрушительные коренные сдвиги в жизни людей, вызванные принятым властью в конце 1920-х гг. курсом на форсированную индустриализацию и коллективизацию. То были годы массового перемещения социальных слоев, когда миллионы людей меняли род занятий и место жительства. Прежняя иерархия была низвергнута, прежние ценности дискредитированы. Новые ценности, включая осуждение религии как «предрассудка», ставили в тупик большинство представителей старшего поколения и казались им неприемлемыми, однако молодежь зачастую встречала их с пылким энтузиазмом. Было возвещено наступление героической эпохи борьбы за разрушение старого мира и создание нового мира и нового человека. Поставив себе целью произвести социальные, культурные и экономические преобразования, режим шел напролом и совершал в стране радикальнейшие перемены, нимало не считаясь с человеческими жертвами, презирая тех, кто желал остаться в стороне от революционной борьбы. Жесточайшая кара, несравнимая со всем тем, что было при старом режиме, обрушивалась на «врагов», а порой и наугад, на кого попало. Множество людей в новом обществе оказались заклеймены ярлыком «социально чуждых».
Все эти обстоятельства отчасти являлись подоплекой испытываемого советскими гражданами ощущения, что они не живут нормальной жизнью. Однако, высказывая подобные жалобы, они, как правило, имели в виду и нечто более конкретное. Самым из ряда вон выходящим аспектом советской городской жизни, с точки зрения самих горожан, было внезапное исчезновение в начале 1930-х гг. товаров с прилавков магазинов и наступление эры хронического дефицита. Не хватало абсолютно всего, в особенности основных продуктов питания, одежды, обуви, жилья. Это было связано с переходом в конце 1920-х гг. от рыночной экономики к централизованному государственному планированию. Кроме того, однако, причиной нехватки продовольствия в городах в начале 1930-х являлся голод, и какое-то время простые люди, так же как и политические лидеры, надеялись, что дефицит — явление временное. Но постепенно он стал казаться чем-то постоянным, неотъемлемой частью системы. В итоге и в самом деле создалось общество, построенное на дефиците со всеми его неизменными спутниками — трудностями, неудобствами, недовольством, огромными затратами времени граждан. У родившегося в 1930-е гг. вида homo sovieticus в городской среде обитания наиболее развито было умение разыскивать и добывать дефицитные товары.
